наблюдаю, как она садится на корточки. Простой, как у ребенка, халатик закрывает ее обнаженное тело. Ее движения по-юношески легки. Она медленно собирает игрушки, рассаживает плюшевых музыкальных кукол вместе с мягкими зверятами и открывает книжку с картинками.
Я делаю вид, будто не смотрю на нее, занятая своим телефоном.
Неожиданно выражение на ее лице смягчается, а взгляд останавливается на семействе плосколицых сов. Она улыбается, ведет рукой по тексту, как будто он напечатан шрифтом Брайля, и читает. Однако когда замечает, что я наблюдаю за ней, она быстро захлопывает книжку. Она резко встает и задевает чокнутого кролика, который начинает барабанить. Вздрогнув, она опять садится на корточки и принимается искать кнопку. Когда кролик перестает стучать палочками, она явно испытывает облегчение. Она смотрит на меня, бросает кролика на пол. Она вот-вот расплачется. Из кролика вылетают батарейки и катятся по полу.
«Уж больно ей нравится все швырять», – говорит Онир, чувствуя мое замешательство.
«Неудивительно», – говорю я, успокаиваясь в надежных объятиях Раннер.
Ощетинившись, рыжеволосая делает шаг вперед. Каблуком наступает на грудь кролику и крутит стопой до тех пор, пока игрушка не ломается. На лице рыжеволосой появляется удовлетворенная гримаса, и она выходит.
Борясь с охватившим меня страхом, я таращусь на противоположную стену и жду, когда выровняется дыхание.
И тут мне в голову приходит одна мысль. Кто меняет батарейки? Наверняка есть кто-то ответственный за то, чтобы детям выдавали подарки, игрушки – или даже успокоительное? – пока их мамочки раздеваются наверху. Кто присматривает за ними? Учит делать то, что делают их мамочки? Навид? Кесси?
Я перевожу взгляд на ту страницу, что вызвала улыбку на лице рыжеволосой. На меня из книжки смотрят три совенка. Они проснулись и обнаружили, что мамы нет. Исчезла.
«Где она? – гадают они. – Когда вернется?»
Я поднимаю голову. И неожиданно ловлю свое сиротское отражение в овальном зеркале на сосновом комоде. Я представляю, как я уютно устроилась в родительской кровати и моя мать – измученная непрекращающимися мигренями – читает мне книжки: Джуди Блум, Энид Блайтон, Беатрис Поттер[14]. Моя мать всегда была полна любви, и эта любовь была добровольной и естественной, как день. И свет этой любви, яркий, ослепительный, будет сиять всегда, нравится это кому-то или нет.
Вспышка.
Мне девять лет.
– Подними руки, – говорит отец.
Я закрываю глаза и замираю, а он надевает на меня через голову черное бархатное платье. Белый воротничок с фестонами застегивается на огромную, величиной с глаз, перламутровую пуговицу.
Вспышка.
Я смотрю на свои лакированные туфельки. Они тоже черные, с замысловатой пряжкой. Туфли мне маловаты и давят на пальцы. Чуть раньше отец разложил на моей кровати одежду, словно листы с кукольными нарядами, которые надо вырезать