и пуста». Так сходятся крайние точки, если последовательно разводить их все дальше и дальше друг от друга. Героям романа еще только предстоит осознание своей отдельности от природы и переход к пониманию себя не только как праха (материи), но и как носителей вечно живой души.
«Счастливая Москва» – это мистерия, подобная средневековым театрализованным представлениям о страданиях Христа, которые разыгрывались для того, чтобы как можно больше людей снова могли пережить миг обретения себя в Боге – миг радостного утра человечества… С той только разницей, что у Платонова миг «радостного утра» наступал бы для «единой» (без души) материи. Поражает могучая воля Платонова как художника слова, преобразующего косную стихию языка, поворачивающего его, как реку, вспять и заставляющего течь в новых берегах. Другое дело, что язык, как и всякая косность, все равно возвращается в свое старое русло, стоит лишь ослабить внимание. Но в художественном пространстве Платонова эта застывшая, подобная средневековому собору громада языка в каждой своей точке устремлена в новые горние выси – полотняное небо бессмертной материи. И все-таки, предложить такого рода художественное произведение современникам, воспитанным на вековой истории православного мироустройства, означает задевать в читателе струны христианского сострадания по отношению к вымышленной «обездоленности живых» и при этом настаивать на необходимом якобы для спасения мира массовом уничтожении этих современников. Не удивительно, что последний роман Андрея Платонова остался незавершенным – совесть художника не позволила автору поставить последнюю точку в этой почти готовой для печати рукописи.
Свобода Иосифа Бродского
Годы жизни на родине русского поэта Иосифа Бродского пришлись на периоды «оттепели» и «застоя». Но именно с ними Бродскому не повезло. Во время «оттепели» он был опальным поэтом, а в годы «застоя» – выдворен из страны, оказавшись вдалеке от внутренних проблем российской словесности. Бродский навлек на себя гнев властей, поскольку не был приспособлен к созидательному общественно-полезному труду – часто менял места работы, а со временем и вовсе оставил попытки трудоустроиться и отдался вольной поэтической стихии. Но не в ритме победившего социализма, а в крамольном – «тоски необъяснимой».
В те времена, надо это признать, правильный соцреалист находился в сложных отношениях с действительностью. Он ее «воспроизводил», напрочь позабыв об изначальной невозможности такого копирования из-за абсолютной условности художественных средств. Кроме того, ему предписывалось «воспроизводить» не то, что он видел вокруг, а то, чему там полагалось быть. Соцреализму не откажешь в колумбовой простоте решений сложнейших вопросов. Например, такого: что есть метафора? – Уподобление, отвечает соцреализм и ставит знак равенства между