когда мама уходила домой с малюткой на руках, сиделка говорила ей, весело улыбаясь:
– До свидания, госпожа Матье. До скорой встречи!
Оправившись после родов, мама мужественно отправлялась в привычный путь из квартала Круазьер к центру города.
– Ничего, все наладится, – говорила она. – У меня есть верное средство против боли.
И она уходила прихрамывая. Однажды утром, разглядывая свою ногу, всю изъеденную язвами, мама промолвила:
– Когда-нибудь мне ее отрежут…
Я ужаснулась и сказала:
– Я принесу тебе мазь от аптекаря.
Мазь стоила 20 франков. Сейчас это для меня пустяки. Но тогда для нас это были огромные деньги.
– Может, он отпустит ее в долг, – с надеждой сказала мама. Я попыталась, но… из этого ничего не вышло.
– Тем хуже, – заявила я сестренкам, – будем меньше есть.
Когда позднее, много позднее – после того, что было названо «успехом маленькой Матье», – удалось наконец положить маму на операцию, на ее бедных ногах обнаружили 23 язвы. Я ей тогда сказала с грустью:
– Ох, мамочка! Ты у нас просто мученица! А она мне ласково ответила:
– Да нет! С чего ты взяла! Старшенькая моя… до чего ж ты боязлива, девочка… Если бы я, как ты, всего страшилась, меня б давно на свете не было!
Я это хорошо понимала… Но разве могла я поведать журналистам историю маминой болезни?!
Однажды один из них весьма учтиво со мной попрощался. Но слух у меня острый, и я услышала, как он сказал своему приятелю, который ждал его в коридоре:
– Очень мила… Но сущая идиотка!
Я безропотно снесла обиду. Он был прав, я тогда ничего не умела, особенно поддерживать беседу. Я походила на крольчонка, который впервые покинул свое убежище и замер, ослепленный лучами солнца. Я тоже впервые покинула свое захолустье и ни за что не хотела туда возвращаться. Я хотела покорить этот мир, где все, казалось, сверкало: глаза людей, юпитеры, автомобили, зеркала, драгоценности, улыбки… Этот мир представлялся мне олицетворенным чудом. Чудом, о котором я однажды молила всей душой. А когда оно – через 11 лет! – свершилось, я ухватилась за неслыханную удачу и твердо решила никогда ее не упускать. Я считала и поныне считаю, что если уж человеку улыбнулась удача, он не смеет ей изменять, он должен служить ей душой и телом. И каждое утро, открывая глаза, должен благодарить небо, ниспославшее ему счастливый случай.
Мама верит в Бога. Однажды мне кто-то сказал: «Вера – это единственная роскошь бедняков». Пусть так. Выходит, и у бедности есть свои преимущества.
Я думаю, мама в детстве была не так бедна, как мы. Однако она была гораздо несчастнее, потому что в нашей семье все любили друг друга. У нее, у Марсель-Софи, в те годы не было настоящего домашнего очага. Отец обожал ее, мать, без сомнения, тоже, но только на свой лад: она работала в кафе и жила собственной жизнью, и потому маленькую Марсель в детстве воспитывали бабушка и старшая сестра. Они жили тогда в Дюнкерке. Моя мама родилась недалеко от этого города – в Розендале, что по-фламандски означает «Долина роз». Война