она даже не взглянет на такого, как Юхан, но, пока она торчит дома, в качестве развлечения он вполне годится. Правда, ему об этом знать незачем. Поэтому она, свернувшись клубочком, как ласковый котенок, подползла вплотную к нему. Никакого отклика не последовало, тогда она взяла его руку и положила поверх своего тела. Его пальцы, словно по собственному желанию, принялись перемещаться по ней, и она мысленно улыбнулась. Мужчинами так легко манипулировать.
– Ты ведь можешь поехать со мной?
Говоря это, она сознавала, что он никогда не сможет оторваться от Фьельбаки или, пожалуй прежде всего от брата. Иногда ее интересовало, может ли он пойти хотя бы в туалет, не спросив разрешения у Роберта.
– А ты с отцом разговаривала? – уклонившись от ответа, спросил Юхан. – Что он говорит по поводу того, что ты собираешься свалить?
– А что ему говорить? Еще год он вправе решать за меня, но как только мне исполнится восемнадцать, он больше ни фига не сможет мне сказать. И это доводит его до бешенства. Иногда мне кажется, что ему хотелось бы занести нас в свои проклятые бухгалтерские книги. Якоб – дебет, Линда – кредит.
– Что еще за дебет?
– Это экономические термины, тебе они ни к чему, – засмеялась в ответ Линда.
– Меня интересует, как было бы, если б я… – Юхан, покусывая соломинку, устремил невидящий взгляд куда-то позади нее.
– Как было бы, если что?
– Если бы отец не лишился всех денег. Тогда, видимо, в господском доме жили бы мы, а вы с дядей Габриэлем и тетей Лайне сидели бы в нашей лачуге.
– Да уж, вот была бы картина. Мать в лачуге. Бедная как церковная мышь.
Линда закинула голову назад и расхохоталась от всей души, поэтому Юхану пришлось на нее зашикать, чтобы не донеслось до дома Якоба и Мариты, до которого от амбара было рукой подать.
– Тогда отец, возможно, был бы еще жив. И мать не сидела бы целыми днями со своими проклятыми альбомами.
– Но он ведь не из-за денег…
– Тебе это неизвестно. Откуда тебе, черт возьми, знать, почему он так поступил! – Его голос поднялся на октаву и стал пронзительным.
– Это же всем известно.
Оборот, который принял разговор, Линде не нравился, и она не решалась посмотреть Юхану в глаза. Семейная вражда и все с ней связанное были до сих пор, по молчаливому соглашению, запретной темой.
– Все думают, будто знают, хотя на самом деле не знают ни хрена. И чертовски обидно, что в нашей усадьбе живет твой братец.
– Якоб же не виноват, что так получилось. – Казалось странным защищать брата, которого она чаще всего осыпала ругательствами, но все-таки в ней заговорила родная кровь. – Он получил усадьбу от деда, и к тому же он всегда первым защищает Юханнеса.
Юхан знал, что она права, и злость отпустила. Просто ему иногда становилось чертовски больно, когда Линда говорила о своей семье, тем самым напоминая ему, чего лишился он сам. Сказать ей об этом он не решался, но часто считал, что она проявляет неблагодарность. У нее и ее семьи есть все, у его