target="_blank" rel="nofollow" href="#i_011.jpg"/>
Дирижёрская Палочка
Дирижёр так сильно дирижировал оркестром, что в какой-то момент даже дирижёрская палочка надломилась.
– Это потому, – сказали знатоки, – что симфония очень бурная. Когда её исполняют, всегда что-нибудь случается: или барабан треснет, или у скрипки струна лопнет, или тромбон надорвётся! Неудивительно, что дирижёрская палочка надломилась.
Ну, неудивительно так неудивительно – им, знатокам, виднее.
А Дирижёрская Палочка, конечно, совсем сникла: все надломленные обычно сникают – кто раньше, кто позднее.
– Концерт окончен, – сказала она.
Правда, знатоки не поняли, почему Дирижёрская Палочка так сказала: у дирижёра, ясное дело, была с собой запасная. Он её тут же взял в руку и до-ди-ри-жи-ро-вал симфонией. И, хотя играл оркестр не сказать чтобы стройно, все громко хлопали. Однако сам дирижёр был грустный и даже кланяться не вышел: очень он любил свою старую Дирижёрскую Палочку. За кулисами говорили даже, что видели слёзы у него на глазах – но это, конечно, могло быть и просто сплетней: за кулисами посплетничать любят.
Когда публика покинула зал, Первая Скрипка, которая одна отважилась нарушить молчание, тихонько спросила:
– Проводить Вас, дорогая Дирижёрская Палочка?
– Куда? – усмехнулась та. – Разве только в музей: это, кажется, единственное место, куда имеет смысл отправиться. Если повезёт, меня могут положить под стекло и написать на какой-нибудь табличке: «Дирижёрская Палочка выдающегося дирижёра такого-то… Надломлена тогда-то и тогда-то».
– Вас склеят, не отчаивайтесь, – с отчаянием произнесла Виолончель и вздохнула так глубоко, как только виолончели умеют. – Говорят, современные клеи невероятно качественные: для них нет ничего невозможного. И будете опять как новенькая – летать всем нам на радость, вот увидите! В конце концов, Вы ведь просто надломлены, а не сломаны: это всё-таки разные вещи…
– Вы правы, разные, – вежливо согласилась Дирижёрская Палочка.
А про себя подумала: «Разные-то они разные, только вот непонятно, что хуже! С теми, кто сломан, всё, по крайней мере, ясно: их сразу выбрасывают. Надломленных же сначала начинают жалеть, жалеют долго-предолго – и лишь потом выбрасывают… а это, пожалуй, гораздо мучительнее!»
И точно: оркестровые инструменты изо всех сил принялись жалеть Дирижёрскую Палочку. Перебивая друг друга и всхлипывая, они рассказывали ей – будто сама она могла это забыть! – как славно она летала над ними. Как точно умела, не прерывая полёта, объяснить, что кому делать. Как иногда взмывала настолько высоко, что им страшно было лететь за ней – и многие даже впадали в сомнение, сто́ит ли. Но всё кончалось хорошо, всё всегда кончалось хорошо – и не было случая, чтобы она забыла показать им верный путь обратно, домой…
А уже через некоторое время весь оркестр рыдал. Рыдали струнные – тихо и жалобно, рыдали духовые – зычно и натужно, рыдали ударные – громко и беспорядочно.