пятая рота с накинутыми на плечи одеялами обратилась в испанцев.
Соседняя шестая надела парадные кивера, оставаясь в одном белье. И точно так же каждая рота обоих батальонов оделась в свой маскарадный костюм, заранее известный старшим юнкерам и полученный по «наследству» от предыдущих поколений.
– Радуйтесь, шляпы, завтра присяга! – крикнул нам пробегавший юнкер, а мы стояли, ничего спросонья не понимая.
Училище построили четырехугольником в гимнастическом манеже. Дежурный офицер наблюдал с балкона за этим представлением в канун присяги. Оно называлось «Похороны шпака». Такова была старая традиция этого училища, война не изменила ее.
В центре манежа возвышался сколоченный ночью деревянный помост. На нем лежало чучело штатского человека в черном костюме, ботинках, в белом крахмальном воротничке с галстуком «бабочкой» и в шляпе.
– Что это происходит? – шепотом спросил меня Зацепин.
– Сам удивляюсь! – прошептал я, но ведь дежурный офицер смотрит на все спокойно, значит с ведома начальства, а не самочинно!
– Батальоны, смирно!
Все восемь рот замерли без движения.
На помост поднялся юнкер-выпускник. В гробовой тишине он начал читать наизусть стихи, которые с прошлого века передавались от одного поколения юнкеров к другому. Они были примитивные, грубые, но читались с жаром. Стихи заклинали прикомандированных с завтрашнего дня проникнуться военным духом, соблюдать свято военные традиции, отречься от всего штатского. Не дай бог теперь сказать «да» или «нет» вместо «так точно», «никак нет»! В театре офицеру полагалось сидеть не дальше седьмого ряда. А пока не погаснет свет, нужно было стоять около своего стула из уважения к императору, который мог присутствовать в театре. Хотя этого явно не могло случиться в провинциальных городах, но так полагалось! И было множество других неписаных военных традиций, не предусмотренных никакими уставами.
Наконец, юнкер закончил свои стихотворные заклинания. На какой-то миг воцарилась тишина – и вдруг ударили барабаны, взятые из оркестра училища. С криками «ура» старые юнкера вскочили ка помост и шашками лихо изрубили чучело штатского.
Куски чучела «шпака» сбросили с помоста пинками. Мы смотрели на «останки» штатского с тайным сожалением – это был последний день прикомандированных. С утра нас ожидала жизнь по новому регламенту. А пока мы ничем не отличались от солдат, разве что, обращаясь к офицерам, называли их по чинам —«господин прапорщик» или «господин поручик», а не «Ваше благородие».
Роты развели по казармам. Я долго не мог уснуть. Неужели с завтрашнего утра мы на всю жизнь обречены стать военными? А как же лес, лесной институт?.. Но у всех на тумбочках около кроватей уже лежали суконные гимнастерки с яркими погонами и прочее юнкерское обмундирование…
После присяги мы почувствовали, что офицерские погоны у нас почти на плечах.
– Постараюсь в интенданты попасть, – мечтал Зацепин, лениво развалясь на кровати вечером перед сном.
– Дурак!