невольно отшатнулась.
– Что, довольна?..
Некоторое время Михайловский и Ева сидели молча, глядя в стороны. За пластиковым навесом промчалась электричка.
– Никогда не была в архиве… – пробормотала Ева. – Там интересно?
– Очень! – опять захохотал Михайловский.
– У меня дома тоже есть архив. Старые письма.
– Чьи?
– Прадеда и прабабки. Пара дедовых писем – он их бабке с войны прислал. Отца и матери… Только я их никогда не перечитывала.
– Почему?
– Боюсь, плакать буду… – призналась Ева. – Честно говоря, у них у всех очень несчастная жизнь была. Ладно, мне пора… – Она распахнула дверь, спустила ногу вниз.
– Погоди… Я могу довезти тебя.
– Нет уж! На электричке доберусь.
– А говорила – замуж собралась, – напомнил он.
– Я передумала! – засмеялась Ева. – И это правда – я всегда играю честно.
Михайловский посмотрел на нее какими-то совсем уж дикими, сумасшедшими глазами. Ева махнула рукой и побежала к лестнице – на ту сторону платформы. Когда она на мосту оглянулась, то обнаружила, что внедорожника Михайловского уже нет. Он уехал.
1913 год. На летние вакации[1] Митя Алиханов поехал в деревню, к своей сестре Нине, – та уже в который раз снимала за сорок рублей дачу неподалеку от Каширы. С Митей поехал и Макс Эрден, его товарищ по Александровскому училищу.
Устав от муштры и строгих порядков, царивших в Красных казармах, юнкера словно опьянели от свободы. В первый же день, побросав свои нехитрые пожитки в крошечной темной комнатушке (за сорок рублей хоромы не снимешь!), они отправились на охоту.
Лес, свежий воздух, почти три месяца беззаботного житья впереди – все это будоражило молодую кровь.
Отмахав по лесу без особых усилий три версты, молодые люди оказались у болота. Но ни одной птицы подстрелить не смогли, хотя вокруг было полно и дупелей, и бекасов, и вальдшнепов, – и все потому, что Макс с Митей говорили и не могли наговориться. Словно до того молчали целый год!
– …нет, голубчик, насчет свободы и равенства я тебе вот что скажу, – с холодным азартом произнес Макс – белокурый, высокий, с широкой нижней челюстью и неподвижными голубыми глазами (сказывалась северная кровь – предками Эрдена были шведы). – Все это очень относительно и субъективно. Человек изначально несвободен – по природе своей – и только думает, что владеет судьбой, но на самом деле судьба владеет им. Он может строить сколь угодно грандиозные планы, но если ему на голову следующим утром упадет кирпич, то все его планы лопнут, подобно мыльному пузырю…
– Ты просто фаталист! – усмехнулся Митя, шагая рядом с товарищем. Ружье давило на плечо, ноги в давно отсыревших и тяжелых сапогах утопали в мягкой, точно кисель, почве, поросшей осокой, но Митя всех этих неудобств не замечал. – Хотя в этом вопросе я с тобой согласен. Но равенство…
– Да нет никакого равенства! – сердито закричал Макс. – Я вот тебе сейчас одну историю расскажу… Помнишь, о прошлом годе я очень сдружился с