эту энергию, в их умах вспыхивали искры озарения.
– Почему, почему? – заголосили все хором.
– Наша жизнь – песчинка в равнодушном океане бесконечности. Будь то воин с огромным опытом боёв, или простой человек, никто не лишается воли: дрожь колотит нас, но отступает, когда мы прощаемся с жизнью и начинаем жить по законам битвы. Для омрачённого иллюзиями смертности существа ужасна встреча с врагом в открытом пространстве, когда негде укрыться и переждать. Небо и земля темнеют даже в полдень, ты не видишь того, что разворачивается прямо перед глазами, не можешь ни рвануться вперёд, ни податься назад, ты словно зачарован сплошной линией ещё не окровавленных наконечников копий. Просветлённый же наслаждается ароматом сакуры, словно настала пора ханами.
Ученики заворожённо слушали, забывая про еду. Царила тишина. Порой, когда говорил мастер, никто не решался даже двигать челюстями – из-за хруста в ушах можно упустить важное.
Из глубины своего деятельного сердца, из истинного творческого воодушевления речами отца, Шиничиро черпал строки. В моменты повествования он слышал музыку мира. И сиюминутное стихотворение рождалось в сердце во имя любви к отцу. Некоторые строки он забывал, но, стоило послушать вдохновенные речи, живо восстанавливал утраченное. Новое стихотворение он перекладывал на музыку, которую сочинял в себе, перебирая пальцами шёлковые нити-струны бива. Юноша не имел возможности записать стихи или музыку дома – отец категорически не признавал в нём музыканта, поэтому всякий раз, когда их скапливалось множество, не укладывавшееся в памяти, бежал к другу, и запечатлевал тушью на дощечках.
В южные ворота додзё Ампаруа въехала верхом на игреневом коне сестра императора в сопровождении элитной охраны, самураев, обученных Кендзо. Суа возжелала немедленно начать занятия по системе мастерства зотай-до. Тем не менее она заявила, что Кендзо настолько поработал над её техникой, что помощники Лао и Шуинсая ей не соперники. Противоречила самой себе: женщина!
Йиро не выдал возмущения – недоверчиво опустив брови, поёжился, будто от сквозняка. Сказанное Суа, хотя и глупость, но больно укололо его самолюбие. Она – девушка с амбициями, пусть крепкого сложения и кое-что усвоившая в искусстве единоборств, но ведь – девица благородной крови! И через загорелый лоб Чонг-Ву тоже легла глубокая морщина недовольства, но кореец при этом испытал смешанное чувство – удивления и восторга. Он ещё не встречал столь смелых, уверенных в себе девушек. Кореец, плотно сложив губы, вперил испытующий серо-зелёный взгляд в её белую напудренную щёку.
– Скорее покончим с вашим неверием в мои силы и начнём тренировку, мастер Шуинсай, – настояла Суа, соскочив с коня. Её угольно-чёрные волосы, перехваченные оранжево-синей лентой, были собраны в пучок. В причёске сверкала яркая головка шпильки. Приспущенный ворот простого кимоно являл любопытным взорам гордый изгиб шеи принцессы Суа-химэ.
Перехватив смущённый взгляд