мы еще поглядим, кто кого! Вот переговорит он с княгиней и…
Тут Свенельд вдруг понял, что не знает ответа Ольги. Это ранее она его возвеличивала и приближала, ныне же сторонится, едва взглянет, едва слово скажет. Теперь она все больше с варягами Игоря толкует. Вон у нее какие ярлы из отряда Игоря остались – и Лейв, и Грим, и Хакон. Ольга их возвысила, их и Асмунда, который с этими варягами дружен и почитай что свой среди них, хотя по матери и славянин смоленский. А вот верного Свенельда княгиня сторонится… Свенельду стало грустно. Эх, Ольга!.. А он ведь ей даже про то поведал, что его Малфрида – чародейка, когда княгиня была напугана вестями о колдовской силе древлян. Успокаивал: дескать, что все их колдовство лесное, когда тут, в Киеве, сама прославленная чародейка Малфрида обитает. Он думал так княгиню успокоить, а она, как услышала о Малфриде, вмиг поменялась в лице. Он сперва думал, что ревность былая в ней пробудилась, ведь знал, как Ольга ревновала Игоря к чародейке. И лишь потом узнал, что Ольга той же ночью сама помчалась в Дорогожичи, с Малфридой о чем-то долго толковала. А о чем они говорили – никому не ведомо. Ольга молчит о том, да и Малфрида куда-то пропала, не выспросишь у нее. Свенельду даже намекнули, что его боярыня просто испугалась гнева мужа, после того как мамку его с лестницы спихнула. Свенельд не хотел об этом думать. Хотя и знал, что не на простой древлянке женился, сам некогда видел, какой она может быть… когда нечто темное и злое брало в ней верх.
Позади на забороле послышались неторопливые шаги. Свенельд не спешил поворачиваться, угадал уже по этой неровной поступи, что это приближается кормилец княжича Асмунд. Некогда этот муж был славным воеводой, ходил под рукой Игоря. Ну да в последнее время прихварывать заметно начал и все больше делами тут, в Киеве, заведовал. А ведь мог Асмунд с помощью живой и мертвой воды вернуть себе прежнюю силу и от хворей избавиться. Тот же Свенельд не пожалел бы для него заветной склянки. Ведь у Асмунда богатств хватило бы и золотом за новую жизнь расплатиться. Но не желал он того. И Свенельд догадался, что старый воевода подался в христианство. Да и не забылось еще, как тот сокрушался, когда днепровским половодьем церквушку христиан на Подоле разрушило. А эти почитающие чужого Христа люди странные, их и живой водой не приманишь, все о душе своей пекутся. Мол, пить чародейскую воду – это губить душу. А для христиан душа важнее даже жизни. Странный народ, упрямый.
– У тебя дело ко мне, Асмунд? – медленно повернулся к кормильцу варяг.
Асмунд стоял рядом, кутаясь в серую накидку с красивой меховой опушкой. И голова у него была серая, русые гладкие волосы сединой присыпаны, как и длинные вислые усы. Лицо худое с вечным налетом щетины, будто ему, одному из нарочитых мужей, и побриться лишний раз недосуг.
– Послушай, Свенельд, – глядя куда-то в сторону, начал Асмунд, – тут боярыня твоя