выяснить, чем так важны документы на флешке, и понять, как вывести Еву из-под удара.
Борис интересовал Одинцова только в той степени, в которой от него зависела судьба Евы, а вот насчёт Мунина тоже предстояло что-то придумать. Весенние приключения с Ковчегом показали: если дело касается двоих из их троицы – значит, оно касается и третьего. Причём историк сам на днях накаркал неприятности себе, а может, им всем.
Мунин прикатил в Старую Ладогу перед отправкой в Англию, разнежился на солнышке у мангала и за шашлыком под красное вино пустился в рассуждения.
– Чем глубже я копаю тему Ковчега Завета, – говорил он, – тем яснее понимаю, что мы толком ничего не выяснили.
– Как это? – От удивления Одинцов перестал насаживать мясо на шампуры и уставился на Мунина, который продолжал:
– А так. Найти мы его, конечно, нашли, путь от Иерусалима до Петербурга более-менее проследили, но это верхушка айсберга. Самое начало. Теперь надо разбираться в деталях.
– Есть кому разбираться, – проворчал Одинцов, возвращаясь к мясу. – Точно не нашего ума дело. Полгорода экспертов собралось, и ещё полмира на ушах стоит… Разберутся. Я тебе так скажу. У нас троих была задача, и мы её выполнили от и до. Ковчег теперь в Михайловском замке, а мы свободны. Есть правило: закончил дело, отчитался по результатам – и выбрасывай из головы. Если бы я все свои операции продолжал в уме крутить, давно рехнулся бы.
Мунин язвительно усмехнулся:
– Непохоже, чтобы вы про Эфиопию забыли. У Псурцева в бункере оч-чень обстоятельный рассказ получился! И как вы полевого командира ликвидировали, и как БМП угоняли, и как с Вараксой познакомились, и дальше…
– Я не сказал, что надо забыть. Я сказал – выбросить из головы и не мусолить. А в бункере от моего рассказа многое зависело, – напомнил Одинцов. – В том числе твоя жизнь, между прочим. Про ту операцию все всё знали. Даже если бы я что-то забыл, напомнили бы. И то, что в Эфиопии случилось, – из ряда вон, поэтому в памяти крепко сидело. Ты диссертацию пишешь? Вот и пиши. А я с Ковчегом закончил… Мы закончили. Да, моя хорошая?
Одинцов обернулся за поддержкой к Еве, которая живописно изогнулась в шезлонге с бокалом в руке. Но Ева неожиданно заняла сторону Мунина и сказала:
– Он прав. Пока вопросов больше, чем ответов.
– Вот-вот! – обрадовался историк. – С нами в госпитале был дядька один с афáзией Брóка – помните?
Одинцов снова проворчал:
– В госпитале меня как-то больше мои болячки интересовали. Охота была голову забивать… афазия… Ты про того мужика, который пулю в лоб схлопотал? – Он пояснил для Евы: – Лежал там один везунчик подстреленный. То ли из Сирии, то ли из Центральной Африки привезли… Живой остался, но ребусами разговаривал.
– Точно, ребусами, – сказал Мунин. – А почему? Я у врачей спросил. Оказывается, в мозгу, как раз в лобной доле, есть двигательный речевой центр. Называется – центр Брока. Если этот центр повреждён, у человека