жестокости бесчеловечной. Это ж надо, а? Своих братков, своих корешей, своих соратников по делу подвести под автоматные очереди. А потом машиной по головам…
Вадим сделал паузу. Ломоть ошибся, посчитав детектива бесчувственным истуканом. Оказывается, детективу тоже присущи человеческие чувства, и полыхавшие в его душе эмоции наглядно читались на лице. Жесткое было лицо у детектива. Безжалостное. В глазах Ковалева угадывались и другие чувства, однако сейчас Ломтю было не до настроения детектива, для него сейчас крайне важным было не выдать свое собственное состояние. Особенно не показать охвативший его испуг. Ломоть зыркнул на детектива, напуская в глаза максимум возмущения, негодования и намереваясь за ними скрыть растерянность. И перевел взгляд на убоповца. Смотри, мол, Иваныч, что творится. Ломоть едва не скрипел зубами. Ему ничего не оставалось, кроме как молча возмущаться, он не хотел даже говорить. И правильно делал, чтобы не выдать себя окончательно.
– Можешь возмущаться сколько душе угодно, – заметил Ковалев. – Можешь отрицать, можешь даже пожаловаться на наши обвинения, но учитывай, что владимирские оперативники не сидят сложа руки и кое-какой информацией нас снабжают. Завтра об этом обязательно поговорим. В присутствии адвоката.
Ковалев снова выдержал небольшую паузу. Или собирался с мыслями, готовясь поделиться с Ломтем своей очередной догадкой, или посчитал разговор законченным. Собрал все бумаги, запечатлевшие на своих страницах убийственные для Ломтя сведения, и аккуратно сложил в потертую кожаную папку. И повернулся к Черенкову.
– Вызывай конвоира, Алексей. На сегодня все. Нам в больницу надо наведаться, а Ломтю требуется отдых. И не забудь про адвоката.
Алексей встал, направился к двери, за которой в коридоре находился конвоир. Взявшись за ручку, заверил:
– Не забуду. Леший двух проколов подряд не допускает. Есть у меня один защитник на примете, прямо сейчас и позвоню. Болтливый мужик, правда, вода в заднице не держится. Болезнь у человека такая: обо всем услышанном трезвонить по всему городу. Не успокоится, пока не разболтает до единого слова. Годится такой?
Вадим махнул рукой:
– Годится. Следствию его болтливость вреда не принесет, а Ломтю бояться нечего. Не страшно, Ломоть, если братаны узнают некоторые подробности расстрела группы Хвороста?
Глаза Ломтя сверкнули гневом.
– Что ты мелешь, подполковник? Какие подробности? Какие у вас улики против меня, кроме этой туалетной бумажки и каких-то мухинских свидетелей? Ха, подробности они знают. Машину мою, видите ли, в какой-то деревне заметили. И все? И с этими уликами вы собираетесь в суд? Не смеши, подполковник. Какой суд поверит вашим сказкам?
Гневная тирада сутенера заставила Черенкова повременить с вызовом конвоира. Возвращаться к столу он не стал, а остался стоять возле двери.
– Суд, может, не поверит, – согласился детектив, – но для суда мы приготовим веские материалы,