так не умею.
–А как умеешь? – спросил Игорь.
–Когда просто перебрасываешься.
–Это не бадминтон! – хохотнул Игорь. – А так, бабушкино развлечение!
Ребята всё играли, а я поднялась на трибуну и, засунув в одно ухо наушник с «Анчаром», набрала номер Трэма. Абонент недоступен, попробуйте перезвонить позже. И где же ты, абонент? Куда опять пропал? Уговорил меня приехать, а сам? Снова шатаешься по Москве? Недоступный абонент, ни за что не признаюсь, что скучаю, не дождёшься.
Я прислушивалась к гитарному перебору и смотрела, как над крышами домов золотилась звезда университета, а внизу, на площадке, бесшумно двигались ребята: аккорд – взмах ракетки – каданс – игроки меняются – соло барабанщика – Игорь снова гасит волан – разноцветье звуков, зной, синий взгляд под тёмными вихрами, и Москва, Москва…
–Будешь там учиться?
Я вынула наушник. Рядом сидел Кирилл, «белая ворона» с короткой стрижкой и в светлой одежде. Он один был без прозвища, он один и на сайте зарегистрировался под своим именем. Он был приятной наружности, невысокий, с волнистыми русыми волосами, и девушки с интересом посматривали на него, но Кирилл то ли не замечал этого, то ли был слишком стеснителен, а может, и вовсе привык. Он держался несколько обособленно и всё больше молчал, и потому мне польстило, что он первый заговорил со мной.
–Да. А ты откуда знаешь? – удивилась я.
–Видел тебя на олимпиаде весной, – сказал Кирилл. – Ты была в этой же футболке, – он кивнул на мою любимую футболку с группой «Реквием», из которой я почти не вылезала.
–Надо же… А ты на каком факультете?
–Я не поступил. Хотел на психологический, но сочинение завалил.
–И что будешь делать?
–Нашёл академию, рядом с домом, – он улыбнулся, улыбнулся незаметно: его лицо не изменилось, но как будто немного смягчилось, и под светлыми глазами появились едва уловимые складки.
Кирилл умолк. Он сидел вполоборота и смотрел неотрывно куда-то вдаль, дальше площадки, дальше крыш, на лазурное небо, где над городом сияла звезда. Смотрел, будто чего-то искал или ждал. И годы спустя помню эту картину, помню до единой подробности; теперь она кажется мне пророческой, но тогда смысл её был от меня сокрыт. Беда наша, горе наше, что мы не придаём значения событиям, которые наполняют нашу жизнь и незримо её меняют, но как сильно жалеем впоследствии, что оставались слепы к мелочам! Как переосмысляем мы то, что казалось когда-то ничтожным! Кирилл смотрел на сияние золотой звезды – не поступил, подумала я, ничего страшного, бывает, – а он всё смотрел и смотрел…
Я вдела наушник. Тягучая музыка обволакивала сознание, и зыбким, сказочным сделалось всё вокруг. Звезда воздела руки к короне антенн, будто венчалась на царство, и башенки, одна меньше другой, тянулись к ней ввысь. Я закрыла глаза, а золотой всполох всё мерещился; потом тихонько погас.
Заболела голова. Последнее время она болела часто, может, от волнений с экзаменами, а может, из-за жары… Сейчас она заболела так сильно, что я боялась пошевелиться. Ничего, посижу, пройдёт…