и направилась к выходу. Голова ее гордо вскинута на высокой шее, хорошенький носик вздернут. Ростом она была немного выше князя, и это придавало ей величавости, может, поэтому князь и отошел, уступая ей дорогу. Она же прошла, как проплыла, только коса метнулась по облаченной в белую рубашку спине.
– Пойди сюда, Святослав, – повторила призыв Ольга, но Святослав лишь рубанул ребром ладони по воздуху.
– Да недосуг мне, родимая! Вон Претич сейчас метание сулиц[30] устраивает. Я там должен быть.
– Ты князь, ты никому ничего не должен!..
Но он уже выскочил. Сулицы, говорит, метать будет? А вот Ольга расслышала, как он догнал Малушу, спрашивает, нравится ли той его новая татуировка. На плечах у него знак Перуна – двойная зигзагица-молния, и ради Велеса он змеиные завитки на груди против сердца нанес, а у локтя – огненные языки Сварога, чтобы оружие всегда слушалось[31].
– Ништо, – послышался насмешливый голос Малуши. – Тебе нравится, вот и малюй на себе.
Боярин Сфирька посмеивался – тоже расслышал.
– Как говорится, коза во дворе – козел через тын глядит. Ай да молодой князь! Ты ему цесаревну сватать, а он за холопкой бегает.
– Попридержи-ка язык, боярин! Не твоя это забота. К тому же Малфрида скоро сюда приедет, вот тогда погляжу, кто посмеет ее дочь холопкой звать.
Княгиня жестом отпустила Сфирьку, но сама призадумалась. Она уже не единожды гонцов за Малфридой отправляла, но те возвращались ни с чем – лишь руками разводили. Поэтому Ольга и послала за чародейкой Свенельда. Понимала, что не в радость ему ездить туда, где былая суложь его живет, – и счастливо живет, в ладу с мужем, все это знали. Да и казалось порой Ольге, что не остыли чувства к ведьме у ее верного Свенельда. И все же отправила… Может, хотела в очередной раз убедиться, что даже чары Малфриды не отвлекут от нее самой пригожего варяга? Хорошо знать, что тебя кто-то любит столь долго и преданно. От этого любой бабе жизнь ярче кажется. И сколько бы Ольга ни уверяла себя, что нет ей дела до переживаний Свенельда, а ведь будто испытывала его всякий раз. Хотя самой себе давно дала зарок: как бы ни был хорош, прославлен и предан Свенельд, для нее он лишь подданный. Она его сама возвысила, считается с его словом, однако о большем пусть и не мечтает. Ольга сама с этой мыслью свыклась. Даже когда-то бившееся в присутствии Свенельда глупое сердце… поумнело, что ли? Или сама она уже стала так стара, что обычные людские страсти ее уже не тревожат? Ибо живет Ольга давно, Свенельд еще и не родился, когда она княгиней при Игоре стала. А все цветет, любо в зеркало полированное на себя глянуть, любо наряды примерять, уборами драгоценными себя украшать. Ну да то все живая вода чародейская. А вот ум у княгини уже бабы пожившей. Ее взглядами любовными не смутишь. Ибо она – государыня. А Свенельд – ее верный человек, с которым и посоветоваться не помешает, и поручение особое дать. Поэтому