ты ещё, чтоб в мужской красоте разбираться, – процедил Гаст наконец.
– Будь я мальчиком, ты бы мне сейчас врезал, да? – проницательно заметила Лив.
– Таша б мне не дала. Но на подзатыльник ты напрашиваешься.
Хихикнув, довольная Лив уцепилась за руку сестры; Таша только вздохнула стоически.
– Лучше скажи, ты брался за задание по истории? – спросила она, направившись к дому, одной рукой прижав покрывало к груди.
– Неа. – Гаст на ходу сорвал с ближайшей ветви недозрелое яблоко. – Всё равно одна добренькая отличница даст мне списать.
– На этот раз – не дам.
– Кажется, я это слышал уже примерно… сто раз?
Выпустив ладошку Лив, Таша ткнула нерадивого друга под рёбра – судя по громкому ответному «ай», плотный лён рубашки не смягчил удар.
После она не раз вспоминала тот вечер. Детские препирательства, детские проблемы, казавшиеся тогда такими важными. Незагаданные желания. Невыученные уроки. Незначительные, трогательные пустяки, ничем не предвещавшие грядущего.
Самое страшное в жизни редко предупреждает о себе. Оно приходит без приглашения, в самый обычный день, когда ты не успеваешь и даже не собирался прибраться к его визиту. И никогда не спрашивает, готов ли ты его принять.
К такому невозможно быть готовым.
– Кажется, я не раз высказывала своё отношение к тому, что кто-то обрывает яблони без спроса, – сказала мама, когда они поднялись по деревянным ступенькам на террасу. Гаст как раз дожёвывал огрызок вместе с косточками, невесть каким образом не морщась от невыносимой кислоты. – Добрый вечер, Гаст.
Обе стрелки настольных часов приближались к двенадцатому делению из шестнадцати. Многие отправляли детей спать в одиннадцать, как только темнело, но Мариэль Фаргори придерживалась иных взглядов на воспитание. На террасе ночь расступалась, развеянная магическим светильником посреди стола: шарик ровного золотистого света в резной меди ажурной оправы. Вокруг дымились чаем глиняные кружки и тлели в курильнице травы, отпугивая назойливую мошкару. Пахло дымом, мёдом и майским днём – Таша не помнила точный состав смеси, но туда входила бузина.
– Да ладно, тётя Мариэль. – Гаст ответил той обезоруживающей улыбкой, что сводила с ума бо́льшую часть деревенских девчонок. – Всего одно яблочко. Таша разрешила.
Мама тоже улыбнулась – только глаза остались холодными.
– Пейте. – Скользнув по лицу старшей дочери, её взгляд потеплел. – Не буду вам мешать.
– Золото, а не мать, – сказал Гаст, когда Мариэль ускользнула в дом, а они расселись по соломенным креслам вокруг стола. – Моя в жизни не ушла бы. Как же так, дать сыну спокойно поболтать, а она не узнает, о чём… – друг отхлебнул из своей кружки: Мариэль, осведомлённая о грядущем визите, накрыла на троих. – Видно, деликатность у вас в голубой крови. К некоторым маленьким врединам не относится.
– Просто тебя подозревают в чём-то нехорошем, – умудрённо заявила Лив. – Нас подозревать не в чем, а твои грязные секреты нашей маме неинтересны.
Таша промолчала. Взяв печенье