Длинную, массивную – это гроб. Отец борется с его тяжестью и шатается под своей ношей… Гроб качается на его плече… и кренится, врезаясь в шею… Вот-вот вывернется и упадет… Отец вскидывает груз на место, повыше на плечо… Одной рукой выправляет крен… другой пытается сдержать качание… Лицо багровое… Хватает ртом воздух… Издает все хрюканья и мычанья надрывающегося трудяги…
– мышш… сънннхх… ниыц… гахн ыррх… мымфых… ну-унмп… бля… баыэхх… фрымп… с-с-слуш… гис-с-ух… худжых… нинч… ыррх… и-и-и-имп.
У старика подгибаются колени. Это не гроб – это caja china, в которой всегда жарят свинью, – но чтобы кто-то когда-то пытался таскать эту бандуру в одиночку? Вон специальные гнезда на концах, куда вставляют ручки для переноски, один человек за этот конец, один за тот… Какой дурак вздумал бы таскать ее на плече? «Я, Камило» сам изготовил эту жаровню много лет назад… похожий на гроб ящик из дюймовой фанеры, обитый изнутри кровельным железом… весит он фунтов семьдесят, не меньше… длинный и громоздкий, такой нипочем не удержишь, обхватив одной рукой, кто б ты ни был…
Нестор кричит:
– ПАП, ДАЙ ПОМОГУ!
Старик в ответ пытается увернуться: не смей и пальцем коснуться, предатель…
– Ы-ы-рррхх…
Одно мелкое движение – и всё! Теперь распоряжается caja china! Чертов ящик превращается в разъяренного быка, скачущего верхом на тщедушном наезднике… Нестор видит это, как в замедленном кино… Но на самом деле все происходит так быстро, что он не успевает и двинуться с места, будто прирос к полу… caja china срывается в штопор. Отец срывается в штопор, пытаясь подлезть под ящик… у него запутываются ноги… он валится…
– Ы-ы-рр-х…
Взбесившаяся caja china падает на него…
– Иыэр-р-нафумх…
Один конец ящика врезается в стену…
ХРЯСЬ!
Грохот в тесной касите, будто от крушения поезда…
– Папа!
Нестор уже склонился над местом крушения, снимает тяжелый ящик с отцовской груди.
– Нет!
Отец смотрит Нестору в глаза.
– Нет! Нет!
…на лице злая гримаса… глаза горят… верхние зубы оскалены…
– Ты – нет!
Нестор все равно снимает с него жаровню и кладет на пол… Для парня с его широчайшими, трапециями, бицепсами, плечевыми и квадрицепсами, до предела насыщенными адреналином, – пустяк… будто картонную коробку.
– Пап! Ты цел?!
«Я, Камило Камачо», лежа на спине, злобно смотрит на сына и глухо рычит:
– Не тронь мою каха-чину.
Негромко, но внятно.
Отец не пострадал… взгляд ясный… удар ящика приняла на себя стена, а «Я, Камило Камачо» достался только отскок… С виду отцу совсем и не больно… О нет… он хочет, чтобы больно было Нестору. Чувство, близкое к отчаянию, пронизывает центральную нервную систему Нестора… С двенадцати лет он помогал отцу таскать каха-чину… Отец брался за ручки с одного конца, Нестор – с другого… с двенадцати лет! Это было маленьким приобщением к мужскому миру! А теперь отец не желает и видеть его рядом.
«Я,