душу, не давала покоя.
Кеха не стал попусту расстраивать деда, принял Витьку добродушно, с легкой улыбкой. Чего делить-то, хоть и дальние, а родственники.
Однажды, лет, однако, пять назад, Витька уж вымахал, длинным был, правда, еще угловатым, как все юнцы, Кеха по темну приволок мешок, с мясом. В стекло брякнул, через калитку перебросил, выскочившему Витьке только и шепнул сквозь зубы:
– Деду скажете, прибью на…. – Шмыгнул за угол, будто его и не было.
Кеха тогда с дедом с участка выползали, всего-то и оставалось, что речку перейти по весеннему, ноздреватому льду, крыши домов уж видно, а они вот, лоси-то. Стоят в тальниках, как раз напротив деревни, матуха и ненан. Телок такой справный, ростом уж мать обгонять начал. Дед присел, задохнулся кашлем, а Кеха как увидел, сразу навскидку и хлестанул. Телок, будто и не стоял, сразу слетел, а матуха за кусты, за кусты, и ходу, не позволила по себе прицелиться.
Вот уж порадовался старый:
– Дома ведь, дома! И такая гора мяса. Уж подфартило, так подфартило, словно на березе, да наливное яблочко.
Кеха тоже был очень доволен, хотя уже выслушал от деда, какой он беспутный вырос:
– Нюш было отпускать матуху-то? Нюш нельзя быть поразворотливей-то? Э-э, простофиля! Давай уж обдирать, хоть одного-то осилил.
Кеха отпустил деда домой:
– Иди, отдыхай, пусть бабы баню топят. Может, Витьку пошлешь сюда, вдвоем-то ловчее.
Дед аж вскинулся, брови под шапку улезли:
– Еще чего придумал! Ему же за это кусок мяса подавай, да еще пожирнее выбирать станет. Придумал! Им задницу от печки лень оторвать, мясо за огородами, а они на картохе всю зиму. Сам справишься!
Рукой махнул и ушел, долго еще что-то ворчал, даже выкрикивал, выражал недовольство. Кеха тогда до самой ночи пучкался, пока разделал, пока перетаскал. Дед уж в бане помылся, а все равно вышел, куски пальцем тыкал, пытался из них тушу сложить. И так повернет, и по-другому, и голову на бок:
– Ты зачем на мелкие куски-то порубил? Первый раз что ли?
– Как удобно было, так и порубил.
– Удобно ему, удобно. Оглоед. Ни черта не умеет.
А Кеха сразу задумал родичам мяса отвалить, и даже не по той причине, что они так трудно и голодно жили, нет, об этом и не думалось, деду хотел насолить. Для того и порубил на мелкие куски одну половину, да шею, знал, что старый начнет складывать кусочек к кусочку.
Завозились на участок на конях. Четыре вьючных, и пятый для Федора. Федор, это конюх, старинный приятель деда, уж и не вспомнить, сколько лет он завозил охотников в тайгу. И не только эту бригаду, а еще пять, или семь промышленных артелей доставлял в дальние и ближние таежки. Все тропочки уремные, да болотистые знал и ведал, все броды речные горные, все помнил, хоть и не ступал ни по одной самостоятельно. Дело в том, что еще в молодости остался Федор на одной ноге. С тех пор и не хаживал по тайге, хотя раньше любил это занятие, зимовки охотничьи любил. Как ногу потерял, приспособился верхом, но уж промышлять на коне не станешь, а помочь охотникам заброситься