меня.
Я нырнул, открыл глаза, увидел бледное пятно и врезался рукой в спину Руси. Выскочил, потянул…
У меня на груди, головой через плечо, он закашлял, а потом заплакал.
– Пап… па… всё будет хорошо?
– Конечно, маленький. Всё закончилось. Теперь всё будет хорошо.
Я развернулся к берегу и понял, что поспешил с обещаниями.
Пляж атаковали чайки.
Размашистые крылья тяжело били по воздуху. Птицы пикировали на людей, щипали и долбили клювами. Две чайки подняли в воздух мальчика лет семи или восьми, тот кашлял и дёргал руками и ногами. У меня не осталось для него жалости, не осталось ни для кого, кроме Руси.
Над головой девушки в оранжевом купальнике парила здоровая чайка. Налетала, клевала и царапала. Девушка подняла руки, чтобы защититься, закричала, её долговязый друг подпрыгнул и саданул птицу кулаком, но та не отступила. Чайку поддержал молодняк (чёрные клювы, полосатые тела): птенцы набросились на парочку с истошным, похожим на тявканье криком.
Ударила волна, мои колени подогнулись, и я понял, что стою и пялюсь на пернатый ад. Точно так же стояли те, кто оказался в море, когда Руся упал в воду… Почему никто не кинулся его спасать? – вопрос, который ускользнул от меня несколько минут назад.
Они смотрели на берег. На свихнувшихся мёвэ, которые позарились на человечину. Кто-то пытался укрыться в воде от пикирующих с неба чаек.
Ручки Руси так сильно обвили мою шею, что я задыхался, но попросил о другом:
– Закрой глаза, маленький.
– Давно закрыл, – серьёзно ответил он. – А почему плохая птичка на меня напала?
– Она перегрелась на солнце, – пошутил я, но, разумеется, было не до смеха. Тем ни менее, как мне показалось, Руся хихикнул в плечо. Мне бы его смелость…
Хотелось последовать примеру сына и закрыть глаза. Не видеть, как чайки выдирают сочные яркие куски из лица лежащей на спине рядом с перевёрнутым шезлонгом девушки. Не видеть, как люди в плавках и купальниках несутся к шеренге аккуратных отелей (там, на балконах, тоже бесновались чайки, трепыхались вокруг жалких фигурок, словно пчёлы вокруг горящего улья), наступают на упавших, падают сами, визжат. Не видеть, как ползёт навстречу большеносый йог: футболка на спине разодрана, глаза широко раскрыты, но слепы – искалечены клювами.
Не опуская Русю на песок, я нагнулся и поднял сложенный зонт. Им, как палкой, согнал с затылка мужчины чайку. Большего сделать для него не мог.
Сверху стремительно опустилась тень, чиркнула по голове. Принесла боль. Я пощупал над правым виском. На пальцах осталась кровь. Гадина вырвала у меня клочок скальпа.
Под ногами мельтешило. Глаза щипало от соли. Я с трудом различал, где ступаю. Скомканное полотенце, раздавленный пластиковый стакан с розовым зонтиком на зубочистке… Толстуха-лесби распростёрлась между рядами крытых шезлонгов. По ней топтались чайки – рвали, выклёвывали тату. Жуткий аврал. Толстуха конвульсивно