с тайменем! Потом она, конечно, еще и… добрая девочка – даже заплакала, когда плакал Вася.
И чем больше думал Вася, стараясь не сказать самого главного – что Лена просто красивая девочка, которая ему понравилась с первого взгляда (теперь-то он понимал это очень хорошо), – тем больше самых великолепных качеств он отыскивал в ней и тем грустней ему становилось. Он надулся и отодвинулся от Лены как можно дальше. А она, стараясь достать до Женьки, все ближе придвигалась к нему.
Женька, отбиваясь, все время подзуживал сестру:
– Сказать, от кого записка? Сказать?
Лена яростно визжала и все сильней наваливалась на совсем загрустившего Васю.
Женька не унимался:
– А про стишки рассказать? А как песенками переговаривались, рассказать?.. Слушай, Вася… – начал было он.
Но Вася только безнадежно отодвинулся подальше от Лены. Он с горечью думал:
«Ну и пусть записочки… Пусть песенки… Пусть даже стихи… Сашку бы Мыльникова сюда – он на любую тему любой стишок состряпает».
Ему казалось, что он должен быть совершенно безразличным и строгим, как настоящий мужчина. Но в то же время Вася понимал, что он вдруг стал очень несчастным, даже несчастней, чем в масловской машине, когда он понял, что пролежал замерзшим целых полвека. Он даже подумал, что не стоило и отмерзать только для того, чтобы узнать, какая замечательная и, без всякого сомнения, самая лучшая из всех девочек, которых он встречал, за… за…
Это окончательно сбило его с толку. За сколько же лет он впервые встретил такую замечательную девочку, как Лена? За тринадцать, за тридцать семь или за шестьдесят три?
Вот дурацкое положение! Даже не знаешь, какой у тебя возраст.
Вася немного успокоился и почувствовал себя менее несчастным, чем секунду назад. Тем более Лена так натурально кричала на Женьку, что он все врет, что он все выдумывает, что стоило только захотеть, и можно было поверить, что Женька действительно говорит неправду. Когда она искоса, почти умоляюще посматривала на Васю, в ее красивых – больших и темных – глазах сверкали самые настоящие светлые и чистые слезы. Ее ресницы сами по себе стали склеиваться стрелками, а лицо раскраснелось, и от этого светлые выбившиеся из-под тюбетейки кудряшки были еще красивей. Вася не выдержал. Он поверил ей и почувствовал, что он скорее счастливый, чем несчастный.
«Все-таки как-никак, а еще никто не может похвалиться, что он приручил мамонта, – думал он. – Еще ни один мальчик из нашего города не может похвастаться, что ради него съехались ученые со всех концов света. И вообще, поживу месяц в двадцать первом веке – еще поглядим, кому записочки будут писать!»
Он уже так уверился в невиновности Лены, в собственной неотразимости, что даже сам не заметил, как у него появилась сила воли, решимость и даже, кажется, способность мыслить логически. Он уже решил, что нужно одернуть Женьку, довольно вредного третьеклассника, который явно не умеет вести себя в приличном и солидном обществе. Но Женька наконец добился своего. Он закричал:
– Валька