Михаил разглядывал светлый коридор с плакатами между белыми дверями – во всём этом светло-больничном виделась ему надежда на освобождение от неотвязной боли и желанный покой. И он уже смотрел на двери, в которые он только что входил, и представлял, как совсем скоро, через какое-то время, он будет выходить – свободный и здоровый. Волновала только мысль о полисе.
«Ничего, – успокаивал себя Михаил. – Договоримся. Не люди, что ли».
Голос за окошком сначала долго объяснял бабке – что ей надо делать и куда идти – бабка была глуховата. Но вот бабка отошла, подошла и его очередь. Он заглянул в окошко. Там сидела девушка, вся какая-то беленькая: беленький халатик, беленькая шапочка, беленькие волосы. Даже оправа очков была тоненькой и беленькой.
– Следующий, – не глядя на Михаила, привычно сказала она.
– Дочка, мне только зуб глянуть. Так болит, что хоть…
– Фамилия.
– Савельев. Михаил. Иванович. Я с пятьдесят первого.
– Год рождения мне не нужен.
Девушка стала искать в ящичке на букву «С». «Не нужен – подумал Михаил. – Чего ж ей интересоваться. Старый. – И он вздохнул, просчитав свой возраст. – Конечно, был бы я помоложе, ты б тогда…»
– Боль острая?
– Еще как! Прямо…
– Давно были?
– Где?
– У зубного.
– О! Да уж, наверно… – Михаил стал вспоминать – да все равно не упомнишь. – Давненько. Сто лет не был.
Девушка перебирала карточки своими тонкими пальчиками с яркими, почти кровяными, ногтями.
– Последний раз был, еще колхозы тогда были. – Михаил сунул голову в окошко. – У нас был «40 лет Октября». Его еще называли: «40 лет без урожая». Я еще тогда там агрономом…
Пальцы девушки приостановились, она перевела глаза выше дужки очков.
– Вы мне мешаете.
Ноготки ее опять зашевелились. Михаил отодвинулся от окошка. «И как она их не сломает, – думал Михаил о ее длинных красных ноготках. – Ни копать ими, ни стряпать – махом сломаются». И ощутил неприятную боль, вспомнив, как ломаются ногти. Посмотрел на свои, покрытые черепашьими морщинами, руки и ногти – твердые, почти костяные, с темными ободками по краям.
Пальцы девушки опять приостановились.
– Та-ак. Савельев. С Тихого?
– Так точно, хутор Тихий.
Карточка легла на стол. Пальцы с ноготочками одной руки прошлись теперь по разграфленному листу, вторая держала ручку.
– На десять двадцать вас устроит? Врач Хомутов в четвертом кабинете.
«Слава богу, без полюса! – с облегчением подумал Михаил. И обрадовался – на часах было половина десятого. – Меньше часа потерпеть!»
– Конечно! А то я двое суток, как тот эквилибрист на стенке.
– Полис давайте.
– Чего?
– Полис ваш.
– А что – и полис надо? – Михаил почувствовал, как боль от зуба переместилась ниже, к груди.
Девушка сделала глазами: «ой, ну я не знаю…»
– Конечно.