того, это есть полное собрание современных брожений и современного вольнодумства. Те авторы, которых вы приводите в пример, которыми восхищаетесь, как видно…
– Аквинат?
– Нет, не Аквинат, о нем я скажу потом. Но Ибсен, Метерлинк… эти писатели-атеисты…
– Вам не нравится…
– Меня удивляет, что хоть один студент в нашем колледже мог найти у этих писателей нечто достойное, у тех, кто недостоин имени поэта, кто проповедует открыто атеистические доктрины и наполняет умы читателей всем сором современного общества. Это не искусство.
– Даже допуская вредоносность, о которой вы говорите, я не вижу ничего противозаконного в исследовании этой вредоносности.
– Да, оно может быть законным – для ученого, для реформатора…
– А почему же не для поэта? Данте, несомненно, исследует общество и бичует его.
– О да, – сказал ректор разъяснительно, – имея в виду нравственную цель. Данте был великим поэтом.
– Ибсен тоже великий поэт.
– Вы не можете сравнивать Данте с Ибсеном.
– Я не сравниваю.
– Данте, горделивый рыцарь прекрасного, величайший из поэтов Италии, и Ибсен, писатель над всеми и за пределами всех, Ибсен и Золя, стремящиеся сделать свое искусство низменным, потакающие развращенным вкусам…
– Но это вы их сравниваете!
– Нет, их сравнивать невозможно. Один имеет высокую нравственную цель – он делает род человеческий благородней; другой же делает его низменней.
– Если у поэта отсутствует какой-то особый кодекс моральных условностей, это еще не делает его низменным, по моему мнению.
– Да, если бы он исследовал даже самые низменные предметы, – сказал ректор, показывая свои закрома терпимости, – [то] дело бы обстояло иначе, если бы он их исследовал, а потом показал бы людям путь к очищению себя.
– Это для Армии Спасения, – сказал Стивен.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что Ибсен рисует современное общество с тою же подлинной иронией, с какой Ньюмен рассматривает мораль и веру английского протестанта.
– Возможно, – сказал ректор, умиротворенный подобной параллелью.
– И с тем же отсутствием всякого миссионерского намерения.
Ректор промолчал.
– Вопрос темперамента. Ньюмен мог удерживаться двадцать лет от того, чтобы написать «Апологию».
– Но уж когда накинулся на него! – проговорил ректор со смешком, выразительно не закончив фразу. – Бедный Кингсли!
– Исключительно вопрос темперамента – отношения к обществу, будь то у поэта или у критика.
– Да-да.
– У Ибсена темперамент архангела.
– Возможно; но я всегда полагал, что он одержимый реалист, как Золя, и проповедует какое-то новое учение.
– Вы были неправы, сэр.
– Это общепринятое мнение.
– Однако ошибочное.
– Как я представлял, у него есть некоторое учение – социальное учение, о свободном образе жизни,