самый раз. Андрей снова побежал, но сразу заболела грудь, лёгкие не успевали прогреть студёный воздух. Какая-то злая сила железным обручем сдавливала тело, не позволяя сделать глубокий вдох.
По обеим сторонам жутко темнели дачные домики. Недолго поколебавшись, Андрей свернул к одному, прошел по заснеженной тропинке на террасу, взошёл по деревянным ступенькам и дернул дверь. Жиденький замочек болтался на двух петлях. Андрей двинул дверь ногой, и та слетела с шарниров, грохнулась внутрь. Электричества, конечно же, не было. Андрей пошарил на вешалке – там висела какая-то одежда. Халат, штормовка, телогрейка… В кармане телогрейки оказались верхонки – почти новые, утепленные. «И то дело!» – подумал Андрей. Телогрейку попробовал натянуть на куртку, но та оказалась мала. Шарф бы не помешал – но откуда в летнем дачном домике шарф?
На кухне нашёл прошлогодние спички и огарок свечи – это тоже не помешает. На ноги бы натянуть что-нибудь потеплее – да ничего не подвернулось в темноте. Андрей вышел на улицу и стал подниматься в гору. Это был затяжной подъём. На самой макушке горы садоводство закончилось. Дальше пошли пустые пространства – спуск по заснеженной дороге, затем новый подъем – так до самой Максимовщины. Можно было взять влево, выйти на Мамоны и далее двигаться по асфальтовому шоссе, это было рискованно, но заметно облегчало задачу. Поколебавшись, Андрей решил рискнуть. Сразу за садоводством повернул влево и побежал вдоль покосившегося забора из чёрных досок. Бежать было тяжело, ноги вязли в рыхлом снегу. Здесь была просёлочная дорога, но зимой по ней никто не ездил, и дорогу замело. До Мамон было километра два, и нужно было терпеть – во что бы то ни стало! В эти минуты решалась его судьба. Если он сумеет выбраться из города – тогда всё будет нормально. А если его возьмут в эту ночь – тогда ничего нормального уже не будет. Тогда всё будет плохо. Тогда вообще уже ничего не будет.
Терпение… – эту науку он превзошёл в совершенстве! Когда тренировался до седьмого пота, когда отжимался на кулаках по двести раз кряду, когда подтягивался на перекладине длинными сериями по двадцать пять подтягиваний с минутным отдыхом, и когда бегал кроссы в таком темпе, что легкоатлеты крутили пальцем у виска…
Но вот и садоводство закончилось. Дорога пошла под уклон и стала забирать вправо длинной пологой дугой. Бежать стало легче, и мороз уже не так донимал. Дыхание сделалось глубже и ровней – тренированный организм сумел приспособиться к нагрузке, сердце тяжко стучало, гнало густеющую кровь по жилам, работая на пределе возможностей. Андрей обостренным чутьём опытного спортсмена понимал, что организм работает на пределе. Главное, теперь не переборщить. Он уже не чувствовал ни боли, ни усталости – и этому было своё объяснение: организм вбрасывал в кровь эндорфины, которые глушили боль, но тем и были опасны. Марафонцы, падающие замертво после забега, запаленные лошади, для которых жизнь закончилась вместе с забегом, – всех их сгубили эти самые гормоны, о которых нормальный человек почти ничего не знает. «Спокойно, – твердил себе Андрей. – Ногу ставим аккуратно, падать