утро они поехали в город – смотреть невесту брата. Она была бедной родственницей богача Шлойме-Бера Офенбергера – очень красивая, сильная и разве что чересчур широкобедрая девушка. Помолвку устроили в доме господина Офенбергера. За невестой обещали сто пятьдесят гульденов приданого. Эти деньги Шахне собирался отдать отцу, чтобы мы могли уехать из деревни и поселиться в Городенке. Через несколько месяцев сыграли свадьбу. Мы, дети, остались дома, и старшие братья принесли нам с праздника сладости. Потом мы переехали жить в новый дом.
В этот дом старший брат привел и свою молодую жену. Она нас не любила, и мы отвечали ей тем же. Сам брат тоже отдалился от нас.
И вот в один прекрасный день мы снова погрузились на две подводы и поехали прочь из деревни. По пути мы попали под дождь и промокли до нитки. Отец убеждал нас, что это хороший знак: «Дождь смоет все плохое, что было в прошлом». Когда мы подъезжали к Городенке, выглянуло солнце. Но не успели мы свернуть в первый переулок, как дорогу нам перешла женщина с двумя пустыми бидонами. Отец остановил лошадей, лицо его стало белым, как мел. Он вытер пот со лба и сказал: «Дети, это недобрый знак, но вернуться мы уже не можем».
И вот в одной из Нижних улиц мы остановились перед убогим домишкой, принадлежавшим бедному портному Хаиму Каринику, у которого мы теперь снимали комнату. Здесь не было хлева для скота, не было стогов сена, не было навозной кучи, да и живности тоже не было. Ночью мы набива-лись в комнату, как сельди в бочку, и спали вчетвером на маленьком узком топчане. Родители и остальные братья в такой же тесноте спали на печке или на полу.
Через несколько дней после нашего приезда в городке началась эпидемия тифа. Дома один за другим получали черные отметины – проведенные углем полосы, которые означали: «Осторожно – тиф!» Вскоре такая полоса появилась и на нашем доме: болезнь, лихорадка и озноб свалили всю нашу семью. В какой-то момент я перестал различать сон и явь. У меня перед глазами пробегали огромные стада гигантских вшей с красными туловищами и зелеными животами: мне казалось, будто они ползают по мне, словно муравьи, а я лежал без сил и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Не было сил даже кричать, и тогда вдруг передо мной появилась черная овчарка Юза Федоркива. У нее тоже было красное туловище и зеленый живот и из огромной пасти высовывался огненно-красный, курящийся паром язык. Она схватила меня за голову и начала мотать из стороны в сторону. Голова уже еле держалась на шее, я выл и кричал в полный голос, но не мог издать ни звука, а красно-зеленые вши все ползли и ползли по моим ногам, между ног, по животу и по спине, заползали под мышки, между пальцами, за воротник и в глаза. Я пытался стряхнуть их с себя или почесаться, но руки меня не слушались. Я видел, как из бани вернулся отец с дорогим братцем Лейбци, а я все кричал и кричал. Только они ничего не слышали, а видели лишь, как шевелятся мои губы, улыбались и, должно быть, думали, что я шучу. Я никак не мог с ними объясниться. И вот уже гора вшей стояла передо мной сплошной стеной, я скатился с нее кубарем и лежал теперь