в бурной толпе, продолжая одергивать бледно-желтый жилет, хотя тот уже сидел ровно.
– У меня все хорошо, – заявил я со всей непринужденностью; я чувствовал себя актером, который вышел не на ту сцену. – А как…
«Ваша дочь», – сказал бы я раньше, когда сильнее всего желал навсегда сменить ее фамилию.
– Мисс Андерхилл? – закончил я.
Сам не знаю, как я с этим справился. Что-то стянуло мне грудь, по венам скользнул холодный свинец.
– Она в добром здравии. Мистер Уайлд, я искал помощь, когда заметил вас. Не могли бы вы пойти со мной…
Он запнулся, заметив тусклый блеск моей медной звезды.
– Боже мой. Эта эмблема у вас на груди – вы полицейский?
– Если нет, то даже не знаю, кто.
– О, слава Небесам за такую чудесную встречу! Я навещал одного бедняка, который обратился к нам за благотворительной помощью, и когда выходил из дома, услышал, как в соседней квартире кричит младенец. Я несколько раз стучал в дверь, но она была заперта. Тогда я уперся в нее плечом как следует, но…
– Младенцы довольно часто кричат, – заметил я.
Но я еще ни разу со дня смерти жены не видел его настолько напуганным – на висках его выступил холодный пот, – так что я побежал по Энтони-стрит. Потом преподобный опередил меня и повел. Не прошло и десяти секунд, как мы стояли у старого кирпичного дома. Преподобный не остановился у входа, а направился в проулок между этим и соседним зданием.
В доходном доме было четыре этажа, над нашими головами висели десятки бельевых веревок, на которых болтался серпантин тряпья. Белье охранял маленький мальчик с прожаренным на солнце, сморщенным и пустым лицом. Но мы шли к внутреннему зданию. В своем бесконечном желании разместить потенциальных американцев владельцы недвижимости недавно начали возводить жилые здания во внутренних дворах уже существующих кирпичных домов. Обычно за жильем оставляли кусочек пустой земли, ради воздуха, света и прочих излишеств. Но теперь хитрые владельцы ставили позади первого второе здание. До них приходилось добираться через узенькие щели, выходящие на улицу, а их окна выходили на стены и только на стены. Я обогнул обломки тележки и заросшую мхом воронку водосточной трубы. С каждым шагом земля становилась все грязнее. К концу мы на три дюйма ушли в содержимое переполненного уличного отхожего места и неглубокой сточной канавы.
Проход вывел нас в сырой дворик, устланный досками. У деревянного флигеля лежал на боку серый в пятнах пес, похрапывая на солнышке. Сразу за ним возвышалось второе здание. Деревянный трехэтажный дом, по которому уже бежали трещины. Обреченный стать адом еще до того, как его закончили строить. Мы поспешно пересекли мощенный досками двор, ботинки выдавливали грязь из щелей.
Преподобный остановился только в затененном дверном проеме. На лестнице слева от нас нашла приют пара пьянчуг, всего лишь слабо посапывающая куча тряпок, провонявшая виски.
– Вон там, за площадкой, – кивнул