залам мы гуляли с час. Ты разочарованно сказала, что в Эрмитаже мало комнат. Мы словно бы ходили кругами, снова и снова натыкались на лодку Наполеона и грозили столкнуться с Коллонтай из начала. Мне скучно не было, ты меня развлекала своим смехом и неопытными замечаниями. Мы не сказали, как нас зовут. Но я понял, что тебя зовут Алиса. Не знаю, какое чутье помогло мне, но я мысленно воскликнул: «Как хорошо, если бы тебя звали Алиса, Алисочка! Красивее имени на свете нет!»
Нет, в тебя я не влюбился. Я был очарован. И, расставаясь, не узнав ни твоего полного имени, ни телефона, я обещал сохранить очарование, выносить его в себе. Окажись ты нежным сном, я бы не пожаловался. Мимолетное чувство, решил я. Вот-вот мне уезжать. Зачем? Лучше сохраню тебя в себе – и без тебя.
2.
Поутру, в последний день, меня спросила горничная:
– Не хотите погулять? У нас недалеко хороший парк.
Я успел узнать, что руководство поощряет сближение с высокими гостями. Мне, конечно же, польстила честь погулять с шестидесятипятилетней женщиной, но из благоразумия я отказался.
– Я не был в парке, – заметил я. – С какой он стороны?
– А нужно свернуть налево и идти минуты три. Увидите.
– Я завтра уезжаю, – ответил я, чтобы она не решила, что я назначаю ей свидание. – Хочу погулять в одиночестве. Там много цветов?
– Тюльпаны есть, точно говорю.
Она с разочарованием ушла.
Я собрался: на мне оказался похоронный костюм с зеленым галстуком, шляпу я взял осеннюю, потому что не смог найти соломенную. Завтрак мне не принесли, поскольку я за ужином жаловался на омлет. Меня сочли странным, без вкуса прекрасного.
Уверенно я пошел, как мне объяснила горничная. Хотя я точно следовал указаниям, я быстро заблудился. Разноцветные пятиэтажные дома встали справа от меня, а слева возникла тонкая река; на противоположный берег перебегал деревянный мост, а далее шли грядки с клубникой. У прохожего я спросил, как мне пройти.
– Так вон он, парк, – услышал я. – Вы через клубнику идите.
Клубнику я любил в детстве, но как-то, помню, от нее у меня опухло лицо. Не знаю уж, чем та оказалась хуже прошлой, но щеки у меня выросли в два раза, полезли на глаза, а те превратились в тоненькие, черные из-за ресниц, щелочки. С того раза клубнику я избегал, как страшного несчастья. Собравшись нынче пройти через нее, я достал из кармана носовой платок и закрыл им нос и рот.
Я честно старался не наступать на драгоценные точки на земле. Постороннему могло бы показаться, что я ступаю с осторожностью по минному полю. Но, из-за моего платка, местная сторожиха приняла меня за вора. Подобравшись ко мне сбоку, она опустила на мою голову лопату. Я не упал, но заехал ногою в ее клубнику.
– Да что ж вы деретесь? Люди! Человека в бывшей столице средь бела дня избивают!
Убедительно она попросила меня убраться. Правда, говорила она на смеси нашего с иноземным, но, поверь, Алиса, лопата – лучший переводчик. Чуть не бегом, словно нарочно давя клубнику, я бросился прочь. Успокоился уже за деревьями. Платок я потерял. Пусть сторожиха повяжет его на лопату,