Чему удивляться – Сибирь-матушка…» Боясь потерять ориентировку в дикой пляске налетного снега, он побежал, широко разбрызгивая сапогами помутневшую воду и придерживаясь в низком наклоне плотных стенок старого камыша, ослабляющих удары тугого ветра. Протока, разворот, плес, снова протока… Гнулся и гнулся в беге Митька, подставляя снежным ударам, налетавшим с разных сторон, то левый бок, то правый, то грудь, тупо чувствуя, как медленно коченеет все напрягшееся тело.
«Ничего, выдюжу! – теплился он надеждой на крепкое здоровье. – Только бы не плутануть, выйти к ондатровой хатке. Там натяну плащ – и не так будет дубарно. – И тут же мелькнуло: – А лучше бы – бросить все и к машине выбираться, не зарабатывать чахотку в таком надрыве – холод-то идет собачий! – Но эти здравые мысли сразу отверглись каким-то внутренним протестом. – Весь день колотился, и все прахом?! Ну нет, не брошу гнить столько рыбы, как-нибудь перемогу эту напасть…»
Вода стала глубже, и Митька пошел шагом, хватая открытым ртом холодный воздух вместе с броским снегом. «Передохнуть бы, – наплывали у него обметные мысли, – да попробуй присядь даже на корточки – вода сразу подопрет под зад, а замочить причинное место и вовсе рискованно. В машину бы сейчас да включить печку! – вновь запросило тепла его тело, и вновь погасились эти мысли. – На берег сейчас и без рыбы не сунешься – заловят и начнется: кто да что, да откуда и зачем. Еще и машину станут искать в лесу, а кто ищет – тот всегда найдет – не отвертишься…»
А снег повалил гуще, нагнал на воду «сало», выбелил камыши, занавесил все доступное взгляду пространство, смазывая ориентиры.
«Только не метать икру! Только спокойно держаться! – утешал сам себя Митька. – Иначе дойдешь до точки и ляжешь под этим снегом где-нибудь в камышах». – Он даже головой встряхнул, прогоняя жуткие мысли, и в один мах смел ладонью мягкий налет снега, протирая глаза. И почти сразу же в белом мельтешении обозначилась емкая шапка ондатровой хатки, и словно теплой волной обнесло Митьку. Откуда силы прибавилось – в напор кинулся он к заветному месту и, отряхнув от снега плащ, натянул его, закрыв голову капюшоном. Сразу же потеплело, и вроде буря не так рьяно стала кидаться на него. «Рассиживаться не буду, – едва передохнув несколько минут, решил Митька. – Да и хатка теперь мокрая. Потяну вторую поноску, а там видно будет. Может, этот циклон и закончится скоро…» Он так же, как и в первый раз, накинул на грудь веревку и, опираясь на острогу, поволок к берегу второй мешок.
Снег бил теперь в спину, и Митьке казалось, что шальной ветер задирает на нем не только плащ с курткой, но и кожу, обнажая позвоночник. Мокрые руки начали стынуть до бесчувственности, и он останавливался, грел их дыханием, но мешок не бросал, волоча его дальше и дальше к захоронке с первой поноской. «Нажадничал, – гнул себя Митька уже тяжкими мыслями, пытаясь притушить болезненное ощущение холода, – теперь надрывайся и гноби себя в этой стылой зыби. Надеялся, что тучи быстро пронесет ветром,