– не тормозну. А баранку крутить в случае чего все равно где…»
На каменном крыльце он увидел Лену и низкого лысоватого мужика в белом халате.
Тот ставил на площадку картонный ящик.
Лена позвала рукой, и Володька направился к ним.
– … Привет большой Гаврилычу, – говорил лысый, – пусть звонит, заходит, всегда рад.
– Бери ящик, – кивнула Лена Володьке, – да осторожней, там бутылки с коньяком.
Он легко поднял ящик и понес к машине.
– Ну и попрыгунчик этот Ильин, – заулыбалась Лена, садясь в машину, – шоколадку в карман сунул, руку поцеловал. Наговорил тысячу любезностей. Вот это мужчина!
– Кто такой? – выруливая со двора, поинтересовался Володька.
– Директор магазина, деловой друг Алексея Гавриловича.
– Ты мне – я тебе? – понял Володька.
Лена кивнула.
– Ильину у нас мебель заказную делают, а он вот дефицитами снабжает.
«Куда простому человеку до этих завязок! Ему и стула не купить в магазине – нету, – с неприязнью подумалось Володьке. – Кругом одни дефициты. Как дальше-то жить будем?»
Митька пришел на фабрику под выходные дни. Худой, бледный и неразговорчивый. Даже не отпустил обычных шуток на проходной, лишь кивнул, здороваясь, и, заметив во дворе машину директора, двинулся к ней.
Володька увидел его, вышел навстречу.
– Куда-нибудь едешь? – пожав руку, спросил Митька.
– Пока нет, жду.
– Тогда давай посидим – поговорим, а то жарко на солнце.
Володька открыл ему дверку, поинтересовался:
– Как самочувствие?
– Оживаю. Зад только весь искололи и рукам досталось.
– На работу скоро?
– Думаю, дней через десять. – Митька окинул взглядом салон. – Шик-блеск, не то, что моя.
– Люксовый вариант.
– Оно понятно, а как у тебя с шефом?
Володька помолчал в раздумье, не желая лишний раз втягивать брата в нелицеприятный разговор.
– Без слов ясно, – по-своему расценил его нерешительность Митька. – Бурукин – есть Бурукин. Растопчет любого, кто появится на его дороге. Я, брат ты мой, многое передумал, пока валялся на больничной койке, прощупал мозгами жизнь от начала до конца, как тот татарин бусинки на четке. Раньше-то и подумать некогда было: все дела да заботы и разные работы… – неожиданно срифмовал он. – А за три недели отлучки от всех этих хлопот и суеты прокатал уплывшие годы по цветочкам и ягодкам, сене-соломе, и понял, что, несмотря на всякие там удовольствия, полной-то радости не испытывал. Радовался, получая квартиру, радовался машине, радовался мелочам. Но как-то поверх души пролетали те радости, не было в них ни меда, ни жара. Всего-то два раза потискала меня хмельная отрада, когда женился на Маше и когда родился сын, а все остальное, что та решка в орлянке…
Володька молчал, с неким удивлением поглядывая на брата. Раньше ничего подобного от Митьки он не слышал – шутки-прибаутки, и все – никаких философских рассуждений, а тут на тебе вдруг, и откуда взялось. «Наслышался,