это должно быть ближе к Москве…
– Да, это восточнее. Намного восточнее. В позапрошлом году я там был, в районе Можайска. Русскую оборону там взламывали панцер-гренадеры Руофа. Масса их полегло. А памятник восемьсот двенадцатого года я даже сфотографировал.
– Теперь, надо полагать, построят еще один. Я слышал, у русских тоже были огромные потери, – добавил Шлабрендорф.
– Потери в обороне всегда меньше потерь в наступлении. Но главное, русские хоть знают, за что гибнут…
Полковник помолчал, потом сказал неожиданно:
– А Толстой все-таки прав.
– Толстой? – переспросил Шлабрендорф с удивлением. – В чем именно он прав?
– Я просто вспомнил его рассуждения о насморке Наполеона. Как вы считаете, Фабиан, этот наш детонатор – мог он изменить историю Германии?
– Еще как изменил бы.
– Тогда вот вам и ответ, почему не сработал: просто не пришло время.
– Хеннинг, вы и впрямь мистиком становитесь. Как будто начитались не Толстого, а Сведенборга.
– Я не шучу, Фабиан. Мне представляется все более справедливой мысль, что ход истории вообще зависит от нас лишь в самой ничтожной степени. Если то или иное историческое событие должно произойти – оно произойдет, кто бы и какими бы средствами ни пытался этому воспрепятствовать. Если, наоборот, время для какого-то перелома еще не настало, то вы ничем не приблизите этого момента – как бы ни старались. В такой ситуации все ваши усилия кончаются неизменным провалом, причем зачастую самым нелепым. Вроде самопроизвольной деактивации.
– Не знаю, насколько справедлива теория исторического предопределения, но ее опасность бесспорна.
– Опасность?
– Да, потому что она оправдывает бездействие. Точнее, она его предписывает. В самом деле – какой смысл что-то делать, если конечный результат от тебя не зависит…
Тресков покачал головой.
– Фабиан, вы чего-то недопонимаете. Вы ведь католик? Тогда совсем странно. Скажите-ка, разве крестьянин, засевая свое поле, уверен в урожае? Тогда ведь, по-вашему, тоже надо сказать – какой смысл сеять, если конечный результат зависит от града или засухи… Нет, человек обязан действовать. Обязан, независимо от того, увенчаются его действия успехом или не увенчаются. Шансы тут ровно один к одному – всегда либо «да», либо «нет». Смысл истории раскрывается только в ретроспективе, современнику он не виден. Человек действует наугад; когда его действие совпадает с требованием исторического момента, оно дает результат. Когда не совпадает – результат нулевой. Но не действовать вообще… – Он не договорил и пожал плечами.
– Выходит, истории угодно было сохранить Германии фюрера, – иронически сказал Шлабрендорф. – Знать бы только, с какой целью.
– Вот этого мы, боюсь, уже не узнаем. Потомкам будет виднее. Впрочем, кое-какие догадки у меня есть.
– Поделитесь, если не секрет.
– Какие же у меня от вас секреты. Видите ли, я часто думал – откуда он вообще взялся, этот чертов национал-социализм.