же я отправиться в штаб к фашистам, как предлагали некоторые, потому что мои соотечественники, разумеется, сочли бы меня предательницей. Денег на частные уроки у меня не было, поэтому я подружилась с четырьмя молодыми врачами, которые учились в Италии, и уж не знаю, каким чудом – может быть, потому что язык Данте сразу безумно понравился мне – три месяца спустя я выиграла пари.
Летом 1944 года у меня возникли первые трения с коллегами. Мы должны были ставить «Фиделио»[19], и другая примадонна, изо всех сил добивавшаяся этой роли, преуспела и получила ее; правда, она не удосужилась ее выучить. Поскольку репетиции надо было начинать немедленно, меня попросили заменить ее, и, прекрасно зная эту партию, я конечно же согласилась. Этот эпизод я рассказываю, чтобы подчеркнуть, что подготовленность была моим единственным, но очень мощным и честным оружием, ведь перед блистательно исполненной арией падают все преграды. На сцене, до того, как поднимется занавес, можно как угодно поддерживать артиста, но, когда занавес поднимается, ценится только мастерство. Говорят, я всегда выигрываю. Труд и подготовка – вот мой арсенал. Если, по-вашему, это слишком «суровые» средства, то я уж не знаю, что и сказать.
Сразу после спектаклей «Фиделио» в чудесном амфитеатре Герода Аттика в Акрополе, мы отпраздновали «освобождение», и вот тут коллеги пошли на меня войной. Но об этом позже. Тем временем руководство Королевской Оперы соблаговолило наконец дать мне три месяца отдыха, и мама, не теряя времени даром, тут же нашла мне работу поблизости от штаб-квартиры англичан, где меня поставили на сортировку секретной почты союзников. Я начинала в восемь утра, но мне приходилось вставать полседьмого, потому что я ходила пешком, чтобы не тратить деньги на трамвай, а наша квартира на улице Патиссион, 61, находилась довольно далеко от места работы. В полдень англичане угощали нас щедрым обедом, но вместо того, чтобы остаться в штаб-квартире, я клала его в кастрюлю и относила домой, чтобы поделиться с матерью (в то время моя сестра Джасинта уже не жила с нами). На обеденный перерыв мне отводилось всего полтора часа, так что мне удавалось побыть дома всего минут пятнадцать. Так продолжалось всю зиму; и по сей день я все еще злюсь, что эта изнурительная гонка обернулась для меня, к сожалению, больной печенью и верхним давлением 90, и то если повезет.
Простите за это отступление, продолжим. 1945 год: мне пришло время продлить контракт с Королевской Оперой, но от своего дяди по материнской линии, врача Королевского Дома (профессора Костантино Луроса), я узнала, что у Раллиса, главы греческого правительства того времени, уже побывали все мои коллеги. Они пришли выразить протест, угрожая тотальной забастовкой, в случае если меня снова возьмут в Оперу на статус примадонны. Какой стыд: их оскорбляло, что молодая женщина двадцати одного года смеет тягаться с артистами их таланта и возраста. Дядя не знал, что мне посоветовать; но, поскольку Господь всегда приходит на помощь тем, кто