байки и сказки лились здесь так же широко, как сама кормилица-Волга. Мельница в Печищах стояла (и до сих пор стоит) на самой нижней террасе, недалеко от воды. А над ней поднимаются знаменитые волжские «горы», воспетые Мельниковым-Печерским. Я думаю, маме нравилось и то, что поэтом Волги, ее лесов и высоких берегов был именно Мельников – человек с мельницы, как она сама и все ее тогдашние близкие.
Катя-с-мельницы была наделена живым воображением и ясным, богатым русским языком. Но разговорчивой и общительной, можно сказать, задушевной в своей открытости она была лишь с самыми близкими ей людьми – сказывалось старообрядческое наследие или просто таков был характер нашей мамы, сказать трудно. Домашнее воспитание, приводящее к обостренно глубокому восприятию семейных связей, чувство «локтя родства» – вот что прежде всего характеризует маму. Ее душа была создана не для внешней – социальной – активности, а для углубленной внутренней и внутрисемейной жизни. Всю свою жизнь она самоотверженно посвятила семье. Любила не только мужа, детей, но и братьев и сестер, причем больше любви, если так можно сказать, получали, пожалуй, более слабые. Это означает, что ее любовь, как это и свойственно русской женщине, была родственна жалости-состраданию, в которой, однако, не было ничего унизительного для ее объекта, как это подразумевается западным менталитетом. Сильный и сам сумеет за себя постоять, а вот слабому этого не дано. Поэтому младшего брата Петю она любила как-то особенно нежно – «болела» за него. Мама вообще «болела» за всех нас, и не только тогда, когда мы по-настоящему болели. Нет, всегда, постоянно «болеть» за другого, но близкого и родного человека – в этом все существо нашей мамы.
Друзья и подруги у нее, конечно, были. Но всегда очень немногих людей можно было так назвать. Клавдия Александровна Чекалина, Тамара Александровна Чертопруд, ну, еще несколько имен из разных периодов жизни – вот, пожалуй, и все ее настоящие подруги. Папа был совсем другой человек – с большой склонностью к социальной, даже светской жизни, очень общительный, любивший общество и любивший блистать в нем. И были у родителей дружбы «домами», семьями. Папа здесь определял выбор людей и быстро с ними сходился. Мама подключалась к его дружбам. Это – Свиридовы, Арутюновы, Портновы, а ранее, на Амуре, Сергеевы, а в Москве, помимо Чертопрудов, Крапивины. Но с Наташей Крапивиной (для нас – тетей Наташей) у мамы никогда не было такой дружбы, как, скажем, с Клавой Чекалиной или с Тамарой Александровной Чертопруд. Никогда. Почему? Да потому, что это отец подружился с Петром Крапивиным, а потом и с его семьей. А мама «подключилась» к его привязанности. У папы таких и подобных привязанностей было много. У мамы же очень и очень мало. У мамы была поразительная верность своим ранним выборам. Отсюда ее такое неизменное глубокое сердечное расположение и внутренняя близость к Клаве Чекалиной, хотя жизнь их надолго, можно сказать, навсегда развела (правда, за одним счастливым исключением – Клаву Чекалину судьба забросила работать заведующей крайздравотделом в Хабаровске в те же самые 30-е гг, когда там жила и наша семья). Все равно они переписывались до конца жизни Клавдии Александровны