счастлива с моим отцом. Мой отец всегда советовался с моей матерью, потому и правили вместе, правили мудро, – говорил он не как в оправдание, а истину, что была тогда, но останется в памяти всегда.
Родная кровь на чужбине, вдали от родной земли давала знать вот таким всколыхнувшим сердце воспоминанием о самом дорогом человеке, связывавшим их обоих, что и у него самого подкатил горький комок к горлу, заставив забиться быстрее сердце, увлажниться его глазам. Невольно ли, но привстал он на колено и в низком поклоне тихо промолвил на чисто кранцозском языке:
– Здравствуйте, мой дед по материнской линии.
– Здравствуй, мой дорогой внук.
Жил старик более чем скромно, но всё, же, почувствовал он у него уют, намного больший, чем роскошные покои для иноземных послов. Все мелкие заботы и даже думы он отмёл начисто. В данный миг для него ничего не было важнее этой встречи. Была ли беседа, но разговор только и шёл об одном человеке, самом значимом и родном человеке для них обоих. Он же знал теперь всю историю, связывавшую его родную землю с величественным королевством Кранции. «Мать всегда говорила, что отец её из аристократии Кранции», – говорил он, понимая теперь как никогда, что эта ложь её была во спасение своей родной земли. И гордость за мать, что была всегда у него, поднялась ещё выше.
Он говорил, что искал глазами его, родного деда своего посреди знати, посреди этих приспешников двора. Да, весь облик молодого хана также говорил о том, что он рад неуемной радостью своей и счастлив от того, что дед его по материнской линии не какой-нибудь (по его разумению) вшивый аристократ, а человек учёной степени. Таких как он, когда-то его великий предок, завоевавший полмира, ценил намного выше, ставил на более и более высокую ступень. И это была истина.
– Переговоры будут трудными, – сразу же проставил точки его дед, узнав о цели визита внука. – Кранция на грани войны с Астанией.
И всё же он был горд за внука, который (не то, что его дед по отцовской линии, готовый бесшабашно биться со всеми подряд) искал мира для родной земли, дабы уберечь каждую жизнь своих подданнных. Даже старые правители не удосуживаются до такого признания истины, до таких высот разума.
Хан Аурик расспрашивал у старика о Кранции, о самом короле, о приближённых двора. Конечно, неведомы были ему какие-либо сведения, относящиеся к делам государственной важности, составляющие их тайну, да и не нужно было это ему. Важен был воздух, которым дышит знать, важны общие помыслы аристократии этого королевства и не более, чтобы представить себе ясную картину и не более того.
– Как дочери короля? – спросил, будто мимоходом он, хотя как признался невольно себе, что это-то интересовало его не меньше, если не больше, чем всё остальное.
– Они мои ученицы. Младшенькая, может быть, и не очень усердна в делах учения, но вот старшая… – и призадумался в некотором роде старик.
– А что старшая? – спросил он в ожидании, в котором довлел, ещё как довлел признак любопытства.
– Она даст много очков наперёд даже некоторым маститым учёным, как