сказать, что ты человек загадочный, – Ванесса одаривает меня неестественно белозубой улыбкой. – Но я загадки люблю. То же самое и в твоих стихах, во всех этих ужасных образах, которыми полон «Косвенный ущерб». Новый альбом тоже очень таинственный. Знаешь, некоторые критики задаются вопросом, окажется ли «Кровосос-солнышко» таким же ярким, как и «Косвенный ущерб»…
Я знаю, чего ждать. Я это уже слышал. Тоже журналистский ход. Цитируют чужое мнение, таким кривым образом подавая собственное. На самом деле она хочет спросить вот что: «Лучшее из твоих произведений рождено переживанием ужасной утраты. И каково тебе это осознавать?»
Я вдруг понимаю, что это уже перебор. Брен и все эти люди, ждущие ее беременности. Ванесса, раскопавшая мой школьный альбом. Ни для кого нет ничего святого. Все пережевывается, как корм для скота. Моя жизнь принадлежит кому угодно, только не мне. Шестьдесят семь ночей. Шестьдесят семь, шестьдесят семь. Я с такой силой толкаю столик, что ей на колени со звоном падают бокалы с пивом и водой.
– Какого?..
– Интервью закончено, – рычу я.
– Это я знаю. Зачем ты злобу на мне срываешь?
– Потому что ты стервятница! На музыку насрать! Лишь бы расковырять что-нибудь.
У Ванессы забегали глаза, она принялась искать диктофон, чтобы снова его включить. Но я выхватываю его из рук, ударяю им по столу, он ломается, но я, на всякий случай, еще и окунаю его в воду. У меня трясется рука и неистово колотится сердце, я чувствую, как подступает одна из тех панических атак, во время которых я всякий раз искренне боюсь, что вот-вот сдохну.
– Что ты наделал?! – вопит Ванесса. – У меня другой копии нет!
– Вот и хорошо.
– И как я теперь статью напишу?
– Ты это статьей называешь?
– Да. Некоторым, знаешь ли, приходится на жизнь себе зарабатывать, козел психованный…
– Адам! – ко мне подскакивает Алдус и кладет на стол три сотни долларов. – Купишь новый, – говорит он Ванессе, выводит меня из ресторана и ловит такси. Еще одну сотню он выкидывает на водителя – тот начинает упрямиться, видя, в каком я состоянии. Алдус сует руку мне в карман, достает таблетки, кладет одну на ладонь и говорит: – Открой рот, – будто грубоватая мамаша.
Он ждет, когда я выкурю пару сигарет, по одной непрерывной затяжке на каждую, съем еще одну таблетку – к тому времени до отеля останется лишь пара перекрестков.
– Ну, что произошло?
Я рассказываю. Как она спрашивала о «черной дыре», о Брен и Мие.
– Не переживай. Можно связаться с «Шаффлом». Пригрозить отозвать их эксклюзивное интервью, если они не пришлют нового репортера. Это, может, и попадет в таблоиды или «Гэббер», но в разговоре не было ничего интересного, все угаснет через пару дней, забудется.
Алдус говорит обо всем этом так спокойно, типа «слушай, это же всего лишь рок-н-ролл», но по глазам я вижу, что он заволновался.
– Алдус, не могу.
– Не переживай. От тебя ничего и не требуется. Просто статья какая-то. Разберемся.
– Дело не только в этом. Я вообще ничего не