чтобы он не предпринимал ничего, имеющего государственное значение, без ведома и одобрения ответственного министра, и император Франц-Иосиф придерживался этого принципа как заповеди.
Император Карл был преисполнен благих намерений, но политически совершенно неподготовлен и неопытен. Его надо было воспитать и приучить к деятельности в рамках конституционности. К сожалению, это не было всеми обдумано и соблюдено.
После моей отставки в апреле 1918 года депутация комиссии по пересмотру конституции и центра верхней палаты посетила премьер-министра доктора Зейдлера и настаивала на важности соблюдения строго конституционного режима. Доктор Зейдлер заявил тогда, что он возьмет на себя всю ответственность за дело о письме, посланном австрийским императором французскому президенту через принца Сикста Бурбонского. Это было бессмысленно. Доктор Зейдлер никак не мог взять на себя ответственности за событие, имевшее место целый год до того, то есть в то время, когда он и не был еще министром, – уже не говоря о том, что и в бытность свою министром он не знал ничего о предпринятых тогда шагах и познакомился с истинным положением дела лишь после моей отставки. Он мог бы также свободно принять на себя ответственность за Семилетнюю войну или за битву при Садовой.
В 1917 и 1918 годах, когда мне пришлось встретиться по делам службы с императором Вильгельмом, он так боялся неприятных разговоров, что часто бывало чрезвычайно трудно довести до его сведения самое необходимое. Я вспоминаю, что мне пришлось раз пренебречь особой деликатностью, которую монархи вправе ожидать, и попросту вынудить у него прямой ответ. Я находился на Восточном фронте с императором Карлом и вышел в Львове, чтобы там пересесть в поезд императора Вильгельма и проехать с ним два часа; мне надо было ему кое-что донести, но ничего особенно неприятного я не имел сказать.
Не знаю отчего, но император, очевидно, ожидал тяжелых разговоров и решил про себя реагировать на просьбу аудиенции с глазу на глаз, в которой он прямо не мог отказать, пассивным сопротивлением. Он пригласил меня к утреннему чаю в вагон-ресторан, где мы просидели в обществе около десяти лиц, так что у меня не было никакой возможности завести разговор по существу. Чай давно отпили, а император не вставал. Мне пришлось несколько раз просить его выслушать мой доклад наедине и, наконец, повторить свою просьбу довольно решительно, пока он наконец не встал – и то пригласив с собою одного из присутствовавших чиновников министерства иностранных дел, как бы ища у него покровительства против ожидаемых нападок.
С чужими император Вильгельм никогда не был груб, со своими же, говорят, это случалось часто.
С императором Карлом дело было совершенно иное. Император Карл никогда не был неприветлив. Я никогда не видел его сердитым или злым. Сообщить ему неприятности не было ничуть страшно, потому что ожидать резкого ответа или какого-либо неприятного впечатления не приходилось. Но все же у императора