ответила Алиса. – Не помню я никаких фейерверков.
«Хватит!» – хотелось ей крикнуть. Ничего здесь нет смешного, я хорохорюсь, делаю вид, что у меня не болит голова. А она болит.
Она вспомнила, как однажды вечером Ник сказал: «Ты только представь – новое тысячелетие мы будем встречать с четырехмесячным ребенком!» В руках он держал кувалду, потому что собирался крушить стену. Алиса опустила камеру – она хотела увековечить падение стены. «А ведь верно», – ответила она, умиленная и пораженная этой мыслью. Четырехмесячный ребенок: настоящий маленький человек, созданный ими, принадлежащий им и все-таки отдельный.
– М-да… Думаю, придется нанимать няню для маленького засранца, – делано беззаботно произнес Ник.
С этими словами он радостно взмахнул кувалдой, Алиса щелкнула аппаратом, и их окутало облако розовой пластиковой пыли.
– Может быть, сделать ультразвук? – настойчиво обратилась Алиса к врачу. – Нужно проверить, что с ребенком.
Случись такое с Элизабет, она повела бы себя именно так, и только так. Когда Алисе нужно было проявить напор, она всегда первым делом думала: «А как бы поступила Элизабет?»
– Сколько у вас недель?
– Четырнадцать.
Сказав это, Алиса снова почувствовала странный провал в памяти, как будто была не совсем уверена, что это так.
– Можете хотя бы сердце прослушать? – спросила Алиса с интонациями Элизабет в голосе.
– Мм… – неопределенно произнесла врач и водрузила очки обратно на нос.
Алисе вспомнился женский голос с легким американским акцентом: «Извините… сердцебиение не прослушивается».
Она помнила это очень ясно. Небольшая заминка перед «извините»… «Извините… сердцебиение не прослушивается».
Чей это голос? Что это была за женщина? Было ли это на самом деле? В глазах Алисы стояли слезы, ей снова представились букеты из розовых шариков, гонимые ветром по серому небу. И где она видела эти шарики – в каком-то старом фильме? Очень, очень печальном фильме? Она чувствовала, как в груди у нее снова поднимается волна необыкновенно сильного чувства, похожего на испытанное в машине «скорой помощи». Ее обуревали горе и ярость. Она воображала, как рыдает, воет, рвет на себе волосы, хотя в жизни никогда себя так не вела. И только она подумала, что это чувство сокрушит ее, оно вдруг исчезло без следа. Это было очень странно.
– Сколько у вас детей? – спросила врач, задрала майку Алисы и спустила ее шорты, чтобы обследовать живот.
– Нисколько. – Алиса сморгнула слезы. – Это моя первая беременность.
Врач приостановилась и заметила:
– Но у вас здесь шов, как будто от кесарева.
Алиса осторожно приподняла голову и увидела, что врач показывает аккуратно наманикюренным пальцем куда-то в нижнюю часть ее живота. Она прищурилась и разглядела бледно-розовую линию как раз над лобковыми волосами.
– Я не знаю, что это, – испуганно сказала Алиса.
Вспомнилось суровое выражение материнского лица,