делаешь? Зарабатываешь косточку или боишься, чтобы тебя не бросили?
Я ничего я не зарабатываю. Моя работа – охранять вожака, его дом и то, что в доме. Я буду это делать всегда и везде, даже с перерезанным горлом. Эта работа для меня важнее еды. Я пусть он это знает.
Кабинет у них был не начальственный, но всё же особый. Ещё бы, обитавшая в нём троица обозревателей редакционным людом почиталась за «мозговой трест». Отношения внутри этой троицы не то чтобы были натянутыми или там неискренними, отнюдь нет, они просто не были ни близкими, ни доверительными. Соперничество? Зависть? Ревность? Да, всё это присутствовало, но не в смертельных дозах. Ну не сложилось братства, и всё тут.
Политический обозреватель Владимир был хорош собой: высок, худощав, франтоват. Его узкое удлинённое лицо слегка портили излишне крупноватые и чуть больше нужного выгнутые передние зубы, отчего в его облике иногда возникало нечто лошадиное. Зная об этом, он редко улыбался. И вообще был строг. Носил исключительно белые рубашки и однотонные галстуки. За волосами следил особенно тщательно, не позволял себе, как остальная журналистская братия, зарастать, аккуратно и без глупостей выкладывал причёску на бок, а старомодный пробор его парикмахер прочерчивал острой бритвой.
Он от природы был слегка заносчив, ну а после посещения министра обороны, собиравшегося баллотироваться в парламент и посему нуждающегося в интеллекте гражданского лица, способного выстроить его избирательную кампанию, и вовсе задрал нос. Ни выпить вместе, ни занять денег, ни посплетничать. Не удивительно, что царившие в редакции простецкие нравы на него как бы не распространялись. Его открыто недолюбливали, но где-то уважали.
Другой сосед по кабинету – законник и моралист Валентин, кроме редкостного отчества Виссарионович обладал двойной фамилией.
Киев это вам не Санкт-Петербург. Тут человек с фамилией Мещерский-Барский вызывает подозрение. У такого человека даже кума, наверное, нет, и сала он уж точно не ест. Хотя сало Валентин Виссарионович как раз обожал. Он вообще любил поесть и в обед умудрялся оббежать Житний рынок и притащить оттуда какой-нибудь кендюх.
Это был низкорослый тучный человек с обширной лысиной и венчиком абсолютно чёрных волос, с крупными ясными чертами лица и умными карими глазами. Он был умён и не только потому, что мог написать в анкете «кандидат философских наук», а ещё и потому, что умел слушать больше, чем говорить, что в журналистской среде большая редкость. Но, как всякий, рождённый под знаком скорпиона смертный, увлекался самоедством, вечно сомневался сам, сеял сомнение в других, мастерски убивая решимость тех, кто целеустремлённо шагал к своей цели, поэтому с ним любили выпить, стрельнуть у него двадцатку, почесать языки о том о сём, но только не о деле.
Добившийся же права на свободный полёт Александр, о чём мечтал каждый газетчик, воспринимался как ходячий миф, ну а появление Барбары, похоже, выводило его статус на запредельную высоту.
Вот