где. Наверно, в музее.
– Проходи, конечно, – Элла не дослушала ее извинения. – Я все равно не сплю. Никогда не ложусь в это время.
Эвви показалось, что Элла даже рада ей, но не подает вида.
Сели в маленькой гостиной Эллы – два кресла напротив друг друга. Элла сняла свой «тюрбан» и перестала быть похожей на африканку. Волосы рассыпались по плечам, а одна прядь легла на грудь, по правую сторону, поверх халата. Эвви впервые видит Эллу без прически – и эта мелочь почему-то сейчас показалась ей удивительной.
Повисла неловкая пауза. Да нет, просто пауза.
– Ну что, Эвви, может, чаю.
Автоматика поняла свою хозяйку, и тут же был подан чай, а также сливки, печенье и лимонный кекс. Элла подмигнула, дескать, видишь, все никак не наиграемся в «викторианскую Англию».
Эвви гуляла долго, а вечер и холод здесь наступают быстро, так что чай был очень даже кстати.
– Не была на Земле вот уже где-то лет триста, если мерить вашими, в смысле, земными годами.
Эвви кольнуло это ее «вашими».
– И никакой ностальгии, – продолжает Элла, – сама удивляюсь. А там есть дорогие мне места. Людей уже нет, конечно… тех, что дороги мне. А их и не было, кстати. Но то, что дорого мне, осталось. Не могло не остаться, ведь так? Но вернуться, увидеть, так сказать, припасть. Нет, получается, я довольствуюсь памятью?
Упреждая вопрос Эвви:
– Это не из-за наших распрей с Землей по поводу эксперимента, судьбы Готера и прочего – это все так. Да ты и сама уже понимаешь. Это что-то во мне. Поначалу это меня пугало, но привыкла, принимаю как данность. Ты бери кекс, не стесняйся.
– Мои родители, Элла, ушли в космос, когда я была еще маленькой. Это первая экспедиция за пределы галактики, ты, конечно же, знаешь о ней, не можешь не знать. Я их не помню… вообще. Только фото и видео, ну и еще голограммы. Так, казалось бы, даже легче любить их, мечтать о них, идеализировать, правда?
– Ну, а все эти сеансы связи, они же были.
– Они разочаровывали, как правило. Пусть я не сразу смогла сформулировать это, объяснить самой себе словами. Я разочаровалась в себе – понимала, что не могу любить эти фигурки на дисплее, эти лица на экране и не знаю, как их любить. Понимала, конечно, что я должна. И они знали, что должны. Но как?! Мы говорили друг другу какие-то слова о любви. Делали вид, что нам интересны жизнь, обстоятельства, событийность друг друга. Мы честно пытались. Но мы лицемерили. С какого-то времени, как я теперь понимаю, у меня получалось: тоска по родителям, мечты о родителях – отдельно, а сами родители – отдельно.
Элла погладила ее по руке. Ладонь была крепкой, чуть шершавой. И аромат соли, моря – откуда? с чего? чуть различимый. Но Эвви различила.
– Ничего, – кивнула Эвви, – можно жить и с этим, оказалось, можно. В последнее время мне кажется, что родители все же любили меня, они просто, – ищет слово, – пользовались какими-то штампами родительской любви, и им самим было неловко. Видишь, вот я говорю о них в прошедшем времени, но, когда они вернутся