А не то «институциональное лицемерие», что процветает в других странах. Господин Президент к полнейшему восторгу своих приближенных всегда говорил «институциАНАЛЬНОЕ». Бедному Кауфману пришлось заучивать наизусть все его шуточки.
Самое неприятное в «душевной встрече», что Кауфман будет один. Без Эллы и Эвви. Верховный жрец считает, что народ подсознательно будет ревновать любимого Президента к жене и дочери. ( Его Высокопервосвятейшество психолог по первому своему диплому). И, при всем преклонении перед Женой и Дочерью, в такие судьбоносные моменты народ не хочет делить Своего Президента ни с кем.
Они включили экран (у них камеры в Главном зале приемов), да, конечно, Кауфман давно уже выучил по фотографиям всех этих министров, жрецов, банкиров, сенаторов, всадников, председателей правлений госкорпораций, но повторить не мешало бы.
– А вот этого раньше не было, – Элла показывает на фигурку в мониторе.
– Сейчас посмотрим, – Кауфман открывает «базу данных» в своем компьютере. – Так, так, так… Ну вот, пожалуйста. Вольноотпущенник. Уже миллиардер, владелец…
– Господин Президент, – дверь открыл секретарь, все еще бледный, покрытый потом, – Пора.
Громадный, совершенно чудовищных размеров зал. Взревевшая от счастья при его появлении толпа. Микрофоны, телекамеры. Хорошо, хоть Коннор на связи.
Кауфман встает за трибуну. Фанфары стихают. (Когда входил, он даже не понял, что это трубят фанфары, думал, это стены взревели от радости.) Благоговейная тишина, сейчас Господин Президент произнесет речь, что изменит историю Летрии.
– Мой народ. Мой любимый народ, – он произносит заученный текст, там, где надо, голос его звучит торжественно, там, где надо – задушевно. Вдруг мелькнуло: а Коннор (он автор) все же неважный стилист. Но вот он подходит к месту, где объявляет, что не пойдет на выборы и …
Ему не дали озвучить судьбоносное для Летрии «и». Ропот и ужас пробежал по толпе. Верховный Жрец схватился за сердце и покачнулся, так и упал бы, если б двое юных, несколько женоподобных жрецов не подхватили под руки. Расталкивая придворных в золочёных мундирах и белоснежных тогах, к трибуне прорвался народ. Прорвавшись, повалился на колени перед Кауфманом. «Не-е-т!» – истошный, надрывный крик народа. Круглолицая женщина – сама Летрия-мать не подползла даже, подбежала на коленках к Кауфману. Кауфман тут же выскочил из-за своей трибуны и спустился по ступеням к ней. «Не пущу», – круглолицая женщина, не вставая с колен, раскинула руки: «Не смей!» Кауфман, не очень понимая зачем, пытался поднять ее с колен, тут же понял, что не справиться ему с такой тушей, но все равно пытался. Народ снизу (теперь на коленях все!) тянет к нему руки:
– Кто мы есть без тебя!
– Пропадем ни за грош!
– Вы не поняли. На этот раз всё по-настоящему, – пытается Кауфман, – я действительно не буду избираться.
– Не губи!
– Без тебя не бывает!
– Без тебя не сберечь нам сокровища нашей простой народной, нашей великой души!
– Станем легкой добычей