их жизнь, а они – в ее, требуя лишь, чтобы «перед людьми» она всегда появлялась красиво одетой.
Время мадам проводила по большей части одиноко в собственных комнатах, полных старинной мебели, картин, книг и реликвий из прошлого, которые ни для кого здесь ничего не значили. Ежевечерне к ней ненадолго поднимался сын. Он был к ней по-своему добр, старался ее обеспечить всем необходимым, что только возможно купить за деньги, однако этим его внимание исчерпывалось. Ибо он был до того поглощен делами и заботами о приумножении богатства, что у него не оставалось ни сил, ни времени получать удовольствие от того, чем он уже обладал.
Мадам никогда не жаловалась, ни во что не вмешивалась и ничего никому не навязывала. Лишь по грустному флеру, который, словно туманом, окутывал все ее существо, да по тоске, застывшей в поблекших глазах, можно было понять, насколько обделена она тем, что ни за какие деньги не купишь. Поэтому-то она тянулась к детям, стараясь при каждой возможности их приласкать и принять в них участие, как это умеют лишь бабушки.
Полли, успевшая и сама порядком соскучиться без домашней ласки, стала все чаще захаживать к пожилой леди, чьи комнаты словно бы населяли призраки детских лет тех, кто давно уже вырос. Ведь в сердце матери годы эти хранятся вечно и никогда не уходят из памяти. Но как же ей не хватало живого общения! При виде Полли лицо ее озарялось, и девочке тоже общаться с ней было так радостно и легко, словно мадам и впрямь приходилась ей родной бабушкой. «Вот бы еще и Мод с Фанни стали к ней подобрее», – думала она часто, однако при всем желании не чувствовала себя вправе говорить им об этом и просто сама старалась уделять старой леди побольше внимания и ласки.
Чего решительно не хватало здесь Полли, так это физической нагрузки. Нарядиться, пофланировать медленным шагом час в день по улице, немножечко поболтать с кем-нибудь, стоя в дверном проеме, или проехаться в стильном экипаже по магазинам – вот, собственно, все, чем исчерпывалась у Фанни потребность в движении. Когда Полли однажды предложила ей пробежаться по крытой галерее, та впала в ужас, и Полли поняла, что попытки расшевелить ее тщетны. «Но тогда как же быть мне самой?» – просто изнывала от неподвижности гостья.
Дома она постоянно бегала, ездила верхом, каталась на санках и на коньках, скакала через прыгалки, собирала сено, занималась садом, гребла на лодке. Стоит ли удивляться, что привычку к такому подвижному образу жизни совершенно не компенсировали прогулки со стаей девочек, которые на высоченных своих каблуках и в сковывающей движения вызывающе модной одежде были едва способны идти даже медленным шагом.
Когда Фанни отправлялась без нее в какую-нибудь компанию, или на примерку очередной новой шляпки, или просто читала, Полли выскальзывала одна из дома и тут уж, никем и ничем не скованная, летела, румяная от морозного воздуха, быстрым шагом сквозь совершенно немодную часть парка, где гуляли лишь няни с детьми, к ледяным горкам, с которых скатывались на санках мальчики. «Вот