скрывающая лицо маска в стиле «летучая мышь», руки в кожаных перчатках. Фокусник на выезде, вот-вот вытащит из цилиндра дрыгающегося кролика. Через прорези маски на нее спокойно смотрели два карих глаза. Она перевела дух. Маска – это отлично. Зачем похитителю скрывать свое лицо, если он собирается ее убивать? Значит, опасается, что она его потом узнает. Поэтому наверняка не убьет.
По груди разлилось горячее тепло радости. Она останется в живых.
– Любые деньги… – прошептала Маша. – Любые… дайте мой мобильник, он в сумочке. Только один звонок… папа заплатит… наличными, сразу же… Он не будет задавать никаких вопросов – золотые, фунты, евро, что угодно…
Человек в маске вел себя так, как будто ничего не слышал. Молча приблизившись, он приналег на железную спинку ее ложа, отодвигая его, – раздался скрежет металла и скрип обшарпанных половиц. Скосив глаза ниже, Маша случайно увидела то, что все это время было надежно скрыто кроватью.
…Ее крик перешел в протяжный вой раненого животного. Она молила, угрожала, билась в судорогах на кровати: «Вы знаете, кто я? Знаете?» Похититель молчал. Минут через десять, обессилев, она вцепилась сломанными ногтями в смятое покрывало. Голос пропал, превратившись в шипение. Глаза представляли собой красные блюдца, наполненные слезами.
– Не надо так делать, – ласковым шепотом сказал похититель.
Девушка вздрогнула – бархатные интонации вдруг показались ей знакомыми.
– Уверяю тебя – кричать здесь совершенно бесполезно, – деликатно продолжил он, не повышая тона. – Обещаю одно – тебе не будет больно.
Маша замолкла, подавившись рыданиями.
…На полу синеватыми огоньками одна за другой вспыхнули пять свечей, освещая начертанный голубым мелом большой ровный круг.
Глава вторая
«Проект Бекбулатович»
(21 февраля, понедельник, утро)
Водители доброго десятка машин, тускло блестевших подмороженными боками, не скрывая удивления, рассматривали рыжеволосую женщину лет тридцати с курносым носом, несмотря на холодное время, густо обсыпанным веснушками, а бледная кожа была покрыта легким слоем тонального крема. Сидя за рулем потрепанной темно-синей «тойоты», женщина, хмуря тонкие рыжие брови, самозабвенно загибала, что называется, в крест и в веру. Ее голос был высок и пронзителен – смачные выражения доносились до соседей даже через плотно закрытые стекла. Не выдержав, седеющий мужчина с благообразной бородкой (по виду отставной коллежский советник) приоткрыл стекло своего «фольксвагена», дабы сделать рыжеволосой фурии замечание о правилах поведения приличной девушки в дорожной пробке.
– Мадемуазель… соблаговолите-с простить за дерзость, но…
– Прошу прощения, сударь… хули вы лезете не в свое дело?
…По обеим сторонам помпезного проспекта высились дворянские флигели с набившими оскомину неизменными колоннами,