ничего не происходило. Ничего, понимаешь? Помоги мне, Федя! Я знаю, у тебя есть свои проверенные люди. Они даже на акулу из Баренцева моря досье соберут.
– В Баренцевом море нет акул.
– Да плевать! Найди мне ее, пожалуйста! Ты же можешь, я тебя очень прошу.
По нюьс-руму редакции глянцевого издания «Блеск» быстро идет главред Медведев Пал Палыч. Увидев своего заболевшего фотокорреспондента Кудряшову, болтающего как ни в чем не бывало с сотрудником отдела светской хроники Федоровым, застывает на месте.
– Кудряшова? Ты же на больничном?
– Да. То есть, нет. В смысле… да, я болею. Но не в этом дело…
– Понятно.
Палыч переводит взгляд на Федю.
– Опять соврал? И тебе не надоело каждый раз ее выгораживать? Лучше о себе подумай. Перспектива твоего перевода в криминальный отдел тает на глазах. Прямо сейчас. Улавливаешь направление моей мысли?
Федя мрачнеет.
Палыч снова смотрит на Катю и внимательно оглядывает ее с ног до головы.
– А вид у тебя и правда нездоровый.
Да, видок, у нее, явно, не презентабельный. Глаза слезятся, на щеках лихорадочный румянец, волосы растрепались, куртка небрежно застегнута, а под грязными кедами на ковровом покрытии растекаются две безобразные лужицы.
– Зайди ко мне, Кудряшова. Сейчас же.
Палыч разворачивается на каблуках и решительно уходит обратно.
Федя грустно смотрит ему вслед.
– Приплыли. Ну иди, получай свою порцию пистонов. Я – следующий.
Сотрудники редакции сочувственно смотрят на них.
– И за мной очередь не занимать! – говорит им Федя, садясь на свое рабочее место. – Я, видимо, туда надолго.
– Ну почему вот так? Почему вот так каждый раз происходит? – думала Катя, глядя на то, как Палыч расхаживает перед ней по своему кабинету и что-то громко и горячо говорит.
Говорит что-то важное и, видимо, очень серьезное для него самого. Говорит, наверное, о значимости каждого номера для каждого сотрудника редакции, о персональной ответственности каждого, о недопустимости вранья, лжи и непрофессионализма в работе. Но что конкретно говорит – Катя не слышит.
Слова главреда горошинами отскакивают от прозрачной поверхности непроницаемого стеклянного колпака, которым Катя каждый раз мысленного себя накрывала, когда попадала в подобную неприятную ей ситуацию. Она видела, но не слышала, что ей говорят и потому не могла понимать, что конкретно происходит извне. Зато при этом она не чувствовала ничего, никаких негативных эмоций, исходящих от людей по ту сторону ее стеклянного защитного поля. Многолетняя привычка так себя закрывать от окружающей жизни стала для нее настолько обычным делом, что защитный стеклянный колпак опускался над ней автоматически каждый раз, как только она хотела уединиться в толпе, или предчувствовала что-то нехорошее или встречала неприятного ей человека. Как будто исчезала из поля видимости. Или выпадала в астрал