недель глажки поняла, что такими темпами сотрусь до лысины. А сверкающий череп совсем не украшает девушку. Пришлось драться и кусаться. Это тоже списали на последствия проклятья-сглаза. Но мой имидж меня особо не волновал, лишь бы отстали.
Когда уехал Пьер, друзей у меня не осталось. Нет, я к девочкам относилась хорошо. Но разница в возрасте и мировоззрении сделали свое. Меня тяготили их разговоры, им были скучны мои. Поддерживали хрупкий нейтралитет мои подарки. Я отдавала почти все, что мне передавали жалостливые граждане. Оставляла себе только немного конфет, в надежде набрать хоть немного массу. За это, за глаза, меня называли блаженной. Усиливая флер несчастной сиротки и притягивая ко мне все больше и больше страждущих совершить доброе дело и пожалеть убогую. В купе с внешностью эффект был с ног сшибающий.
Я с наслаждением училась. Перечитала всю библиотеку при монастыре. Стала лучшей по успеваемости в приюте. Поведения это, конечно, не касалось. Фактически, у меня была холодная война с несколькими монахинями. Весь приют с замиранием сердца следил, что случится раньше. Или меня все же отравят, или я доведу их до лечебницы, где держат психически нездоровых людей.
В свое оправдание могу сказать, что сложно уважать человека и выполнять его требования только потому, что он старше. Это совсем не делает его умнее или добрее тебя. А если он еще и самоутверждается за твой счет? Нет, нет, и нет. Слепое подчинение не для меня. О чем я благополучно и заявила этим матронам при первой попытке заставить меня мести двор руками во дворе. На что мне, практически дословно, ответили: – Закрой рот и слушай сюда. – рот закрыла, слушать, на всякий случай не стала. Вдруг, здесь идиотизм заразен?
Так и протянула до своего совершеннолетия, будь оно неладно. А ведь ничто не предвещало беды…
ГЛАВА 2. Прощай приют
Я улыбнулась, не зная и не понимая, что я хочу спросить. Зачем он это сделал? Какого ответа жду? Какой устроит?
Допустим, скажет – жалел. Хочу ли я, чтобы ко мне относились, как к убогой, которая не может справиться с жизненными трудностями? Нет, конечно. Зачем мне жалость? А если скажет – симпатия, про любовь, конечно, перебор был бы, не в том возрасте мы находились, чтобы такими страстями мучаться. Так вот, и что в ответ сказать? А если я не захочу отвечать на его чувства?
Или захочу? Скосила глаза на мужчину. Да… Подрос, возмужал. И челка эта, опять на глаза падает. Поправила рукой волосы. И глаза эти зеленющие, и ресницы.
Дала себе мысленно леща! Дорвалась баба до молодого комиссарского тела. Совсем с катушек съехала.
– Эмммм. А ты на каком факультете?
– Боевик.
– Ааааа. Я все равно не знаю кто это. Могу, конечно, продолжить ассоциативный ряд. Бой-боец-боевик. Морду лица кому-то бьёшь?
– Что? Почему бью?
В комнату зашел, потирая руки, счастливый дядя.
– Ну, что Филя. Завтра в академии, где учится Пьер тебя готов посмотреть ректор.
Сдвинула бровки. А зачем на меня смотреть?