всё таким же доброжелательным: – вам есть, чем это доказать.
– А разве того, что я сказал о себе и землях моего рода недостаточно? – валькавец уже успел взять себя в руки и говорил спокойно, как в начале беседы. – Мы полагаем, что ваши проповедники навсегда остаются в крепостях ордена. А те, кому дозволяют вернуться назад, хорошо научены, что говорить.
Обвинение прозвучало. Тогда, молчавший до этого альзерский банкир поспешил вмешаться. Он говорил быстро, будто опасался, что его перебьют:
– Прошу прощения, Ваше Святейшество. Народ моего друга Наримунта уже много лет воюет с орденом. Взаимная ненависть настолько сильна, что обе стороны готовы обвинять друг друга во всех грехах.
Валькавец уничижительно посмотрел на спутника. Томаш не сомневался, что Шентвеж наградил банкира таким же взглядом.
– Нет, пусть говорит, – ответил альзерцу Его Святейшество. Теперь он напустил в голос гнева – Наш гость очерняет витязей, но умалчивает о тех бесчинствах, что творят его соплеменники, когда атакуют земли ордена. Разве они не убивают местных крестьян и не сжигают их посевы? Разве они не жестоки и беспощадны?
Валькавец не сразу нашёлся с ответом. Он долго смотрел на Шентвежа, не моргая. Тяжело вздохнув, горестно согласился.
– Я не могу говорить за каждого из нас. Конечно, среди моего народа тоже есть те, кому нравится убивать ближнего. Я признаю это с прискорбием, – горечь исчезла из голоса. – Мы вынуждены делать это. Нас вынуждают. Чтобы восполнить потери от атак витязей. Клянусь, мы давно готовы к миру. Разве моё присутствие здесь не лучшее тому доказательство?
Томаш смотрел на Наримунта во все глаза. До этой встречи, он, как и многие другие считал валькавцев не более, чем рычащими дикарями, поклонявшимся камням и деревьям. А этот человек мало того, что выглядел как большинство горожан, он не только не рычал., а говорил на одном с ним языке и произносил разумные слова. Конечно, Томаш и раньше встречал уроженцев валькавских земель. К примеру, Бодриса, одного из друзей Драгомира. Но по тому было сложно судить о народе. Во-первых, до того, как Томаш с ним познакомился, Бодрис уже несколько лет прожил вне родного племени. А во-вторых тот был нелюдим, от него редко можно было вытянуть больше двух-трёх слов. К тому же этот разговор подтверждал подозрения Томаша по поводу внезапно возникшего у Его Святейшества интереса к книгам о язычниках. Задумавшись, Томаш пропустил часть разговора, а когда опомнился, слово держал Бенедек III. Он обращался к альзерцу.
– А какой ваш в этом интерес, Зденек?
– Не буду вам врать, Ваше Святейшество, – хохотнул банкир. – Нас мало интересует распространение истины Инвирита среди заблудших душ. – Он замолчал, видимо ожидая, что его спросят о мотивах. Но, когда вопроса не последовало, продолжил. – Дело в торговле и только в ней. Там есть товары, очень интересующие наших купцов. Но из-за ограничений, устроенных орденом они не могут