А вот дворцу, пусть и временному, здесь было самое место.
У многих, читающих о том, что после смерти императрицы Елизаветы осталось пятнадцать тысяч платьев, тысяча пар туфель, два сундука шелковых чулок и столько же перчаток, возникает резонный вопрос: зачем ей столько? То же и с комнатами. Каждый, кто бывал в Эрмитаже, знает: за один раз Зимний дворец (последний, ныне существующий) не так-то легко обойти. А там ведь около тысячи помещений! Всего! Но две тысячи.
А дело в том, что эту женщину, такую жизнерадостную, казавшуюся неизменно веселой и даже легкомысленной, терзали страхи.
Она никогда не спала в одной комнате две ночи подряд (вот и посчитаем, сколько нужно комнат, если менять их каждую ночь с 1 октября до 30 апреля – в месяцы, которые она проводила в Зимнем дворце). Страхи эти возникли после той ночи, когда она в сопровождении гвардейцев Преображенского полка ночью ворвалась в спальню Анны Леопольдовны, арестовала правительницу с ее несчастным малышом и захватила отцовский трон. Она считала сама и убеждала всех, что это ее право, без конца повторяла: «Знаете, чья я дочь!» Что ж, закона о престолонаследии в Российской империи еще не было, так что власть можно было захватить или силой, или хитростью. К тому же права Анны Леопольдовны и маленького Иоанна Антоновича на русский трон тоже были весьма эфемерны.
Может быть, другая на ее месте на следующий день забыла бы о тех, кого с такой легкостью удалось лишить власти, или злорадствовала бы. Но Елизавета Петровна была женщина добрая. К тому же памятливая. Не могла забыть ужас в глазах двоюродной племянницы, зашедшегося в крике младенца. Наверное, оправдывала себя, но простить в глубине души все-таки не сумела. А еще была мнительна сверх меры. Ей казалось, что и к ней тоже придут ночью, разбудят, скажут: «Ты больше не царица». Вот и металась из комнаты в комнату, вот и не ложилась спать до утра, доводя до отчаяния придворных, от которых требовала составлять ей компанию в ночных забавах: танцевать до упаду, играть в карты, смотреть спектакли придворного театра, сидеть за ужином, плавно переходящим в завтрак. Но уж когда государыне удавалось заснуть, покой ее оберегали свято: по соседнему мосту (позднее, после ее смерти, когда дворец разберут, а участок на углу Мойки отдадут полицмейстеру Чичерину, мост назовут Полицейским) запрещалось ездить экипажам, дабы стук колес не разбудил спящую. Иногда мимо дворца запрещали ходить даже пешеходам. Что тут скажешь? Капризница…
Елизавета Петровна
Тем не менее была Елизавета настоящей дочерью своего отца и о делах, которые ее интересовали, не забывала. За тем, что и как строят в столице, наблюдала постоянно, бездельничать никому не позволяла. Именно за двадцать лет ее правления превратился Петербург в один из самых дивных городов мира. Не только благодаря гению Растрелли, талантам других зодчих, но и благодаря ее вкусу, амбициям, требовательности и, как сказали бы сейчас, – креативности. Что было не по ней, а уж тем более портило вид города, пресекала немедля. «Чтоб по большим знатным