которой в Буэнос-Айресе ходил такой анекдот-быль: садясь в такси, нужно договариваться о плате в момент посадки, а расплачиваться в момент высадки – очень выгодно, ведь за время поездки цена успевает сильно вырасти) вдруг окончилась, экономика зашевелилась, а МВФ записал Аргентину в свои любимцы.
Правда (как выяснилось позже), «ультралиберальные» реформы происходили только в тонком слое: либералы формировали принципы экономической политики, банки меняли песо на доллары один к одному. А вот вся толща государственного аппарата осталась в основном перонистской и стопроцентно популистской. За годы кавалловских реформ небывало вырос государственный аппарат, а крупные госчиновники (во всяком случае, по словам экспертов) восприняли «либерализацию» исключительно как сигнал «обогащайтесь!», посланный им лично.
И в результате политико-экономическая постройка под названием «Аргентина» предстала чем-то опасным и несуразным: «по краям» – хрупкие, но совершенно не гибкие стенки из псевдолиберальных принципов, внутри же – не укрощенная и только прибавившая в своем рвении популистская вольница. Возникает вопрос, вернее, два вопроса: где здесь «поражение либеральных принципов»? и такое могло ли не рвануть?
Нет, аргентинский взрыв никак не тянет на доказательство несостоятельности «пресловутых рецептов МВФ». Более того, были бы «глобалисты» чуть менее политкорректны и не так лояльны своим креатурам, они давно бы могли сделать из аргентинского кризиса яркий и убедительный пропагандистский аргумент в пользу ультралиберализма. Потому что глупо обвинять слона в отсутствии рогов, даже если на его клетке на чистом глобальном английском написано «буйвол».
Однако российско-аргентинские параллели значительно глубже. Потому что, отталкиваясь от аргентинского краха 2001–2002 годов и «кризиса русского либерализма» в его гайдаровском варианте, провозвестники «либеральной модернизации» для России, представленные в начале путинского правления командой, которую общественное мнение связывало с «Центром стратегических разработок» Германа Грефа,[15] предложили стране другой вариант. С одной стороны, очень далекий от аргентинского. С другой – близкий ему генетически в своей оторванности от жизни, в своем формализме, продолжающем традиции либерального догматизма гайдаровских времен.
Долгое время пресловутые «свободная Россия» и «шоковые реформы Гайдара» оставались пропагандистскими штампами. Россия не была свободной, реформы Гайдара – шоковыми. Действительно радикальные, неслыханные в истории России по масштабу преобразования затронули основы политической, экономической и повседневной жизни людей. Однако социально-психологическая структура пресловутого «человеческого материала» российских реформ осталась неизменной.
Главной бедой реформаторов «гайдаровского призыва» – той команды, которая осенью 1991 года была сформирована Геннадием Бурбулисом и Алексеем Головковым и из которой вышли Егор