на всякие макаронные фабрики, а там рояля нет, значит, нужен третий баянист. Стасик, как и я, двухстаночник.
Саша поставил рюмку на стол.
– А ведь ты врешь.
– Брось, дорогуша, – поморщился Глеб, – ну что ты привязываешься?
– Что ты сказал Семену?
– А ты все хочешь знать?
– Да, хочу.
Глеб выпил, вилкой подхватил кусочек селедки.
– Ну что же, я сказал: избавляйтесь от Каневского. Болтает чересчур.
– А что именно болтает, ты Семену сказал?
– Зачем Семену знать, кто что болтает? За то, что знаешь, тоже приходится отвечать. Может, Каневский болтал, что ему мало платят? Семен, дорогуша, не лыком шит; раз человек болтает, лучше избавиться от него.
Он снова налил себе, взглянул на Сашину рюмку.
– Так не пойдет. Думаешь, я один эту склянку усижу?
Они выпили оба.
– Угробил ты человека, – сказал Саша.
– Я?! Да ты что?
– Выбросили на улицу, оставили без куска хлеба.
– Не беспокойся, без хлеба он не останется. – Глеб кивнул на оркестр. – Вот он, кусок хлеба, да еще с маслом.
– Зачем ты все-таки добавил Семену, что Каневский болтает? Чтобы увесистей было, чтобы уволили наверняка?
– Да, дорогуша, именно для этого и добавил. Я не желаю работать с мудозвоном, который при людях несет такое, за что меня завтра могут посадить.
Саша молчал.
– Осуждаешь меня? – спросил Глеб.
– Да, осуждаю.
– Ах, так, – усмехнулся Глеб, – ладно!..
Он налил себе еще рюмку, выпил не закусывая, икнул, был уже на взводе.
– Расскажу тебе одну историю про моего друга. Хочешь послушать?
– Можно послушать.
– Тогда слушай.
11
Глеб поднял бутылку, она оказалась пуста.
– Ладно, дорогуша, расскажу тебе эту историю, а потом примем еще по сто. Итак, был у меня друг, хороший друг, верный друг, в Ленинграде. Жили мы в одном доме, в одном подъезде, на одной площадке, ходили в одну школу. Был он первый ученик и по литературе, и по математике, даже по физкультуре. Из простых новгородских мужиков, но самородок! Ломоносов! В университет на физмат прошел по конкурсу первый. Идейный! Еще в девятом классе прочитал «Капитал» Карла Маркса. Не пил, не блядовал, правда, курил. Русоволосый, синеглазый, статный, красавец мужчина! И главное, душевный, все к нему шли, и он, что мог, для каждого делал. И вот, понимаешь, какая штука… Подался мой друг в троцкистскую оппозицию еще студентом, в институте выступал открыто, взглядов своих не скрывал! Ты спросишь, почему дружил со мной, с беспартийным и безыдейным? Я, дорогуша, человек легкий, но человек верный, это он знал. За это, думаю, и любил. И все мне рассказывал. Конечно, всякие там тайны не выкладывал, имен не называл, дело уже повернулось к арестам, высылкам, но взглядами делился.
Глеб поманил пальцем официанта, показал на графинчик:
– Тащи еще двести!
– Может, хватит? – сказал Саша.
– Ничего, по сто граммов не помешает.
Глеб налил Саше, себе.
– Одного