Александр Белов

Здоровье и долголетие. Исцеляющие методы В. В. Караваева


Скачать книгу

только светил науки.

      Один врач, по виду главный «по шеям», говорит:

      – Сейчас операционная освободится – резать будем. Вы сильно похудели…

      – Как резать?

      – А что же мы на ваш лимфодермит смотреть будем?

      – Я не желаю, – слабо протестую я.

      – Пожалуйста, пиши отказ от госпитализации и вали ко всем чертям, – врач неожиданно переходит на ты. Ныне никто никого насильно не лечит… Однако имей в виду: ты выбираешь сам – операция или смерть. Гной войдет в плевральную область, прорвется внутрь, и каюк тебе.

      – Можно подумать?

      – Думать некогда: жизнь или смерть!

      Эта фраза: «жизнь или смерть!» – меня поразила в другом смысле: «Как, разве я еще не умер, разве есть средство, которое спасет меня?» И я буквально выдавил из себя, чувствуя себя предателем караваевского дела: «Согласен». Почему-то я считал, что я должен был умереть, как Караваев, но не отдавать себя в руки врачей… Может, всплыли воспоминания о прочитанной в детстве книге о Павле Корчагине?

      Разговоры во время операции о запеченном палтусе

      – Ты что делал? У тебя вся кожа на шее слезла!

      – Скипидаром натирался.

      Скептическое молчание окружающих…

      И вот две молоденькие сестрички бойко командуют мной: «Вставай, снимай одежду!» Я послушно снимаю, думая, что попал в ад. «И трусы!» – сестрички серьезны, требовательны и не терпят возражений. И вот я стою совершенно голый перед двумя девушками. Хотел было пошутить на счет мужского естества, не подвластного рассудку, да взглянув на суровые лица сестер, осекся, да и голос у меня пропал от боли – не до шуток. Меня укладывают на каталку и завертывают, как младенца, в какую-то теплую ткань. Затем каталка, пересчитав все рытвины и неровности, сотрясаясь на поворотах, как телега без рессор, выезжает на улицу. Меня везут в операционную. Ветер воет в ушах и невероятным холодом обдувает мою мгновенно взмокшую голую шею, как раз не укутанную в теплую ткань. Но руки у меня под одеялом, и я даже не могу обтереть пот.

      В сияющей, как большой театр, операционной мою голову накрывают пропитанной спиртом белоснежной простыней. Я буквально задыхаюсь под ней от ненавистных паров спирта. Вот приходит врач. Его появление сродни появлению иерарха: «Укольчик. Болевая чувствительность снимается новокаином, а вот тактильная – нет, так уж ты терпи».

      – А чего это у него кожа такая? – спрашивает операционная сестра.

      – Скипидаром натирался.

      Опять скептическое молчание. Мою шею мнут и режут, режут и мнут.

      – Эй, Александр, – слышу я голос врача, – ты жив или нет, скажи что-нибудь.

      Сказать у меня ничего не получается.

      – Ну, или подай какой-нибудь знак, не молчи как партизан, а то мы тут думаем и уж не знаем – жив ты или нет.

      Да и я сам не знаю. Однако с трудом достаю руку из-под простыни и каких-то тяжелых покрывал и машу врачам и сестрам – своеобразное приветствие. Операция продолжается.