не понравился твоей семье, – сказал он.
– Этого я не говорила.
– Нет, но это так. – (Эдит промолчала.) – Скажи мне, – спросил Тома, – ты собираешься всю жизнь прожить под башмаком у Нея?
– Моя тетя работает на него.
– Работает? Помогает красть деньги у беспомощных старух?
– Нет.
– Да! Вот чем занимается Ней. И если ты намерена заменить тетю Аделину, то будешь к этому причастна.
– Ты считаешь, будто все знаешь, но это не так.
– А ты считаешь, что он будет заботиться о тебе? Или о твоей тетке? Я скажу тебе, как она будет жить в старости: как мадемуазель Бак!
– Ты же ничего не понимаешь! – вдруг вскричала Эдит. – По крайней мере, у мадемуазель Бак есть крыша над головой!
– Да я бы трущобы предпочел такой крыше! – Тома пожал плечами.
– Похоже на то. Тетя права. Ты идиот. – Она поднялась. – Мне пора.
– Извини…
– Мне пора.
И Тома остался сидеть в кафе, злой и несчастный. Он не знал, что не прошла Эдит и двадцати метров по улице, как из ее глаз брызнули слезы.
Та зима долго тянулась для Тома Гаскона. Теперь он работал высоко над крышами Парижа, на холодной железной башне. День за днем он смотрел вниз на печальные голые деревья и серую воду Сены.
Работать стало труднее, чем на первых порах. Когда ползучий кран привозил к месту очередную секцию балок, на нее со всех сторон набрасывалась верхолазы. Секции приходили с завода, свинченные временными болтами, каждый из которых нужно было заменить заклепкой.
Для установления клепки требовалась бригада из четырех человек. Первый, обычно ученик, грел заклепку в жаровне, пока она не раскалялась добела и не расширялась. Второй монтажник в толстых кожаных перчатках щипцами брал заклепку и устанавливал ее в отверстия идеально выровненных балок или плит, которые требовалось скрепить, затем он подставлял тяжелый металлический блок, и первый из двух молотобойцев с помощью кувалды сплющивал заклепку с другой стороны, формируя широкую шляпку. И наконец второй молотобоец с более тяжелой кувалдой вбивал заклепку на место. Установленная деталь остывала и уменьшалась в размерах, тем самым стягивая металлические части все туже и туже. Полностью остывшая заклепка прижимала детали одну к другой с усилием в три-четыре тонны.
У каждой бригады был свой собственный ритм, и рабочие не глядя могли сказать, чей молот они слышат в тот или иной момент.
Труд был физически тяжелым и длился по восемь часов в день, невзирая на ветер, дождь или снег.
Тома был молотобойцем. Он предпочитал работать в перчатках без пальцев, а когда руки замерзали, грел их у жаровен, на которых раскаляли заклепки. Но ему пришлось сменить перчатки на кожаные, так что теперь у него часто немели от холода пальцы. А когда поднимался безжалостный ветер, Тома сравнивал себя с моряком на мачте во время бури.
Однако в январе его работа изменилась: бригады верхолазов начали сооружать массивную платформу первого уровня башни.
Поначалу Тома испытывал странные ощущения: как будто он мастерил