и провозглашаю, разумеется, только осведомившись «Je peu m’assoir?» (Можно присесть?), «Да», и я извиняюсь через ноги дам и плюхаюсь прямо рядом со священником, шляпу уже снял, и обращаюсь к нему: «Bonjour, mon Pе´re»[47].
Вот как надо ехать в Бретань, судари мои.
19
Но бедный священничек, скажем, смуглый, он же шварц, и очень мелкий и худенький, руки у него дрожат, словно от малярии и, поди знай, от Паскальянской болезненной тяги к уравнению Абсолюта, а то и Паскаль, может, напугал его и прочих иезуитов своими чертовыми «Письмами к провинциалу», но как бы то ни было, я заглядываю в его темные карие глаза, я вижу это чуднóе маленькое попугаичье понимание всего, и меня тоже, и я луплю себя в ключицу пальцем и говорю:
«Я тоже католик».
Он кивает.
«Ношу Священную Королеву, а еще Св. Бенедикта».
Он кивает.
Он такой маленький парнишка, что можно сдуть единственным набожным воплем, вроде «O Seigneur!» (О Господи!)
Но вот я обращаю свое внимание на шпака в углу, который ест меня глазами в точности одного моего знакомого ирландца по имени Джек Фицджеральд, и та же безумная иссохшая ухмылка, словно сейчас скажет «Лана, где бухло спрятал в этом своем дождевике» но он всего-навсего произносит по-французски:
«Снимайте дождевик, кладите на полку».
Извиняясь, ибо приходится стукаться коленками со светловолосым солдатом, и солдат печально щерится (птушта я ездил на поездах с австраляками через всю военную Англию 1943-го), я запихиваю ком плаща наверх, улыбаюсь дамам, которым лишь бы только домой добраться, и к черту всех персонажей, и говорю свое имя парню в углу (как и обещал).
«А, бретонское. Живете в Ренне?»
«Нет, я живу во Флориде в Америке, но родился и т. д. и т. п.» всю долгую историю, которая их интересует, а потом спрашиваю, как звать парня.
Имя у него красивое, Жан-Мари Нобле.
«Бретонское?»
«Mais oui». (Ну да.)
Я думаю: «Нобле, Гуле, Аве, Шанзекре, вот уж полно в этой стране забавных в написании имен» а поезд тут трогается, и священник со вздохом устраивается, а дамы кивают, и Нобле пялится на меня так, будто подмигнул бы в пропозиции не забухать ли нам, долгая дорога впереди.
Поэтому я говорю «Давайте мы с вами прикупим чего в commissaire»[48].
«Если хотите попробовать, ладно».
«А что не так?»
«Валяйте, сами увидите».
И точно, нам приходится нестись, петляя, чтоб ни в кого не врезаться, через семь вагонов, набитых окностоятелями, и сквозь ревущие раскачивающиеся тамбуры, и перепрыгивать через хорошеньких девушек, сидящих на полу на книгах, и избегать столкновений с толпами матросов и пожилыми сельскими джентльменами, и прочей публикой, праздничный поезд домой, вроде Атлантической Береговой Линии, идущей от Нью-Йорка до Ричмонда, Роки-Маунта, Флоренса, Чарлстона, Саванны и Флориды, на Четвертое Июля или Рождество, и все с дарами, как данайцы, которых мы не боимся —
Но я и старина Жан-Мари находим спиртного негоцианта и покупаем две бутылки розового, сидим