падаль!.. – Жиган помолчал немного, после чего продолжил все тем же ровным тоном: – Потом мы сволокли его на Ходынку, да там в яму и сбросили.
– Надо было порасспросить его как следует, может, сказал бы что путное.
– Надо было... да уж больно зол я был, – отмахнулся Фомич. – Так что ты об этом пацанчике-то думаешь? Уж больно он шустер!
– Это точно, – улыбнулась мадам Трегубова, вспомнив, как шаловливые пальчики Кота украдкой подбирались к ее прелестям. – Но он жиган! Самый что ни на есть. Такое не укроешь, поверь моему бабьему чутью. А я уж на своем веку насмотрелась их немало.
– Что-то глаза у него нехорошо блестели, – осторожно высказал сомнение Константин.
– О выгодном дельце говорил, вот и глазенки блестели, – уверила его Елизавета. – Ты видел, какую он мне цепочку подарил?
– Ну, – неопределенно хмыкнул жиган.
– А то! – обиделась Елизавета Михайловна на его безразличный тон. – На цепочке бриллиант знаешь на сколько потянул? – глаза мадам возбужденно сверкнули.
– Ну? – вяло отреагировал Константин, рассеянно погладив женщину по обнаженному бедру. Уж камнями-то его не удивишь.
– Баранки гну! – передразнила Елизавета Михайловна. – На пятьдесят тыщ!
– Да иди ты! – искренне восхитился Константин, встрепенувшись. – Это какой же тогда камень должен быть, с кулак, что ли?
– Во какой! Почти с ноготь, – показала мадам Трегубова. – Такой жиган, как Хрящ, просто так суетиться не станет. Значит, действительно на кону большие деньги.
Пламя свечи от дыхания мадам Трегубовой слегка колыхнулось, отчего тени на ее лице сделались значительно глубже. Елизавета умела убеждать, и Костя Фомич всегда доверял ее интуиции.
– Ладно, посмотрим, что нам сам Хрящ напоет, – она придвинулась к Фомичу. – Ну что же ты как неживой, – укорила Елизавета Михайловна. – Или барышню согреть не желаешь?
Константин невольно сглотнул.
– Ты бы это... раскинулась, что ли. – Его широкая, жестковатая ладонь опустилась на ее живот и медленно поползла вниз.
– Дай подушку, под спину подложу, – пожелала Елизавета Михайловна, – а то ты, охальник, помял меня всю. А ведь я тебе, чай, не перина какая-нибудь.
Она сграбастала подушку и, приподнявшись, сунула ее под себя.
– Господи, касатик ты мой, – ее руки потянулись к самому лицу Фомича, – кто бы мог подумать, что в таком тощем теле столько силы может прятаться.
Константин слегка отстранился, оценивая новый предложенный ею ракурс, а потом, осторожно приладившись, вошел в разнеженную Елизавету.
Она ждала его.
На углу у Петропавловского переулка Макар Хрящ остановился. Вытащил из жилета золотые часы и, щелкнув крышкой, посмотрел на стрелки. Без пяти минут девять. Время не позднее, но уже стемнело, как и положено ранней весной.
– Сказал им, что дело денежное?
– Все путем, Макар, сказал так, как надо. Ты же человек серьезный, разве стал бы на какие-нибудь мелкие пятаки размениваться!
– Верно! – охотно