века, казалось многим его современникам, в том числе критикам Добролюбову и Чернышевскому, предательством общественных интересов.
Тургенев был натурой глубоко творческой, писательство всегда стояло для него на первом месте. Дар ему был ниспослан великий, этот божий дар не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Как часто удивлялись окружающие «невежливости» Тургенева, который мог погрузиться в молчание даже во время светского визита и выдерживать паузу иногда по нескольку часов. А ларчик открывался просто – даже во время визитов продолжался в душе писателя творческий процесс, который заставлял его уходить в себя.
Известен случай, когда Тургенев навестил сестру Льва Толстого Марию и вел с ней оживленную дискуссию о поэзии. Мария поэзии не понимала, и Тургенев старался привить ей интерес к этому виду творчества. Но внезапно он замолчал, повернулся и вышел в сад. Причем вышел совершенно необычным путем, через дверь, которая возвышалась над уровнем земли на целый метр – лестницы там не было. Мария Толстая выскочила следом, обеспокоенная, но писателя и след простыл. Он долго не появлялся, около трех недель. А потом вдруг опять пришел, как ни в чем не бывало. Свое исчезновение он объяснил просто: вдруг почувствовал внутреннее кипение, всплеск творческого начала, и убежал поскорее, чтобы не расплескать этого состояния. Три недели он самозабвенно писал и сотворил повесть «Фауст», которую был готов теперь прочесть.
Однажды во время визита уже в другом доме он долго сидел молча и низко нагнувшись, свесив голову, разбирал руками свои густые волосы. Внезапно, приподняв голову, он спросил: «Случалось вам летом видеть в кадке с водою, на солнце, каких-то паучков? Странных таких?..» Он долго описывал форму этих паучков и потом замолк… «Какие такие паучки? – подумала дама, с которой он вел беседу. – Что за странность!» А он был в полном сознании, просто творческий процесс, мучительный поиск литературных образов и форм его никогда полностью не покидал. Это была его радость и его бремя. Он признавался, что плакал навзрыд, когда дописывал последние страницы романа «Отцы и дети» и изображал болезнь и смерть Базарова. Поддерживая беседу, он всегда пристально вглядывался в своего собеседника, запечатлевая его характерные черты, как будто фотографируя новую личность. Эти образы откладывались в кладовых его памяти и извлекались оттуда в моменты творческого созидания.
Ничто не могло отвлечь Тургенева от главного дела жизни – писательского труда. Вместе с тем Тургенев был известен как человек необыкновенно добрый, мягкий, деликатный. По воспоминаниям Ивана Панаева все члены кружка Белинского «очень полюбили его, убедившись, что у него при его блестящем образовании, замечательном уме и таланте – сердце предоброе и премягкое». Некоторые современники принимали эту доброту и мягкость Тургенева за слабость характера. Ничуть не бывало, доброе отношение к людям не исключало его твердого и последовательного служения Музе.
Это были попросту две