Русь он понимает. Во всех его суждениях виден характер и действительность».
Сначала они обсуждали общечеловеческие «философские вопросы о значении жизни, об отношениях людей друг к другу и к божеству, о происхождении мира, о бессмертии души». Во всех этих вопросах Тургенев был для Белинского интереснейшим собеседником, ведь он обучался немецкой философии в Берлинском университете и вышел из кружка Станкевича. Белинский же, не зная толком ни одного иностранного языка, однако умел схватывать суть той или иной философской системы и затем развивать её, опираясь на свой талант и духовную одаренность.
Они могли говорить таким образом часа два или три, затем Тургенев чувствовал, что ослабевал и начинал думать о прогулке, об обеде. «Сама жена Белинского, – вспоминал Тургенев, – умоляла и мужа и меня хотя немножко погодить, хотя на время прервать эти прения, напоминала ему предписания врача… но с Белинским сладить было нелегко. «Мы не решили еще вопроса о существовании Бога, – сказал он мне однажды с горьким упреком, – а вы хотите есть!..» И «не пришло бы в голову смеяться тому, кто сам бы слышал, как Белинский произнес эти слова; и если, при воспоминании об этой правдивости, об этой небоязни смешного, улыбка может прийти на уста, то разве улыбка умиления и удивления».
Позднее, закончив размышления о душе и Боге, друзья обратились к обсуждению насущных российских проблем. Кто же прав, славянофилы или западники в вопросе об исторической будущности России? Тургенев говорил, что Белинский «был западником не потому только, что признавал превосходство западной науки, западного искусства, западного общественного строя, но и потому, что был глубоко убежден в необходимости восприятия Россией всего выработанного Западом – для развития собственных её сил… Он верил, что нам нет другого спасения, как идти по пути, указанному нам Петром Великим, на которого славянофилы бросали тогда свои отборнейшие перуны». Но в то же время он уточнял: «Принимать результаты западной жизни, применять их к нашей» можно, только «соображаясь с особенностями породы, истории, климата». Белинский был вполне русский человек, даже патриот… благо родины, её величие, её слава возбуждали в его сердце глубокие и сильные отзывы. Да, Белинский любил Россию; но он также пламенно любил просвещение и свободу: соединить в одно эти высшие для него интересы – вот в чем состоял весь смысл его деятельности, вот к чему он стремился».
В лице Белинского Тургенев встретил человека, наконец-то, разрешившего его долгие сомнения. Выдающийся критик и мыслитель снимал крайности одностороннего западничества и кабинетного славянофильства. В его мировоззрении Тургенев нашел тот цельный идеал, к которому стремился сам. Вот почему общение с Белинским Тургенев считал выдающимся событием в своей жизни и память о нем, как о друге и наставнике, хранил всю жизнь.
Очень быстро привязавшись к Ивану Сергеевичу, в дни, когда тот уезжал, Белинский жаловался, что чувствует себя совсем осиротевшим.